Я все равно приехал утром на веселом оранжевом поезде в захолустный Муллингар и прождал Шинед, наверное, час на вокзале. Пытался найти телефон ее матери в справочнике, звонил по выдуманным телефонам, но впустую. Через час, когда я уже отчаялся, прибегает она, улыбается.
— Добро пожаловать в Муллингар. Я вспомнила, что ты не знаешь нашего адреса и телефона.
— Хорошо, что вспомнила, а то я уже думал уезжать, — рассмеялся я.
Муллингар с обувными лавками и пивными, узкими мощеными улочками и чистенькими католическими церквями был милым захолустным городком. Туристы еще не забредали в те места. На окраине города, у трассы, ведущей в Дублин, в типовом доме из коричневого кирпича жили ее мать, братья и сестры. Большая католическая семья. Как я, в сущности, мало знал и знаю о Шинед. Да все равно, здесь мы никогда ничего не узнаем о любимом человеке. И не узнаем больше никогда.
Ее толстая и глупая сестра (N), деловая и болтливая, но неопрятная, с редкими обесцвеченными волосами, жившая рядом с Уснехом, мне казалось, была полной противоположностью Шинед. Только ладили они прекрасно, что меня поражало и раздражало. В конце концов, они были сестры, и не мне было соваться в их отношения. Сестра N со своим мужем недавно поселились в маленьком домике посреди пустошей центральной Ирландии. Домик был отреставрирован и вылизан ее мужем-инженером. Главной достопримечательностью жилища семьи N была большая чугунная печь прошлого века, которую они топили кусками жирного коричневого торфа. Торфом был полон сарай рядом с домом: трудолюбивый муж-инженер копал торф в соседних полях. Те три дня рядом с Уснехом, когда мы бродили по холмам и вели принужденные разговоры, обернулись для меня разочарованием, если не в Шинед, то в ирландцах вообще.
Однажды я проснулся рано-рано и гулял вокруг кургана "короля Тухлы", а когда вернулся и тихо подошел к дому, сквозь мутное кухонное окно увидел вставшую Шинед в белой ночной рубашке, она пила из стакана молоко и грустно смотрела на меня. Я помахал рукой и сказал, натянуто улыбаясь: "Доброе утро!" Ей все равно было не услышать меня.
Куда дальше? Пили возле печки почин (ирландский самогон). Меня заставили это сделать. Толстая Мэри с апломбом вещала: "Вы, русские, так любите водку. А наш почин еще крепче. Англичане сажали в тюрьму за самогон, да он и сейчас незаконный". — "Да, да, — я привычно улыбался им, — У нас тоже гонят самогон. Знаете, за него тоже сажали". — "Ну, попробуй, попробуй". Пробую. Пустое. Пустые разговоры.
Где стоял старый ясень Уснеха, хотя бы пень от него, я так и не узнал, да почин и не мог помочь. На самой вершине холма Уснеха, возле корявого, покрытого глубокими трещинами Камня Делений мы вчетвером (я, Шинед, Мэри и ее собака-'four-legged beast') смотрели на Ирландию вокруг нас. Говорят, в ясную погоду оттуда можно увидеть море. Но было облачно, как всегда. Шинед забралась на Камень и пропала в его разверстой трещине. "Идите сюда, смотрите, что я нашла", — звала она нас наверх. В трещине, на мокрой и шершавой темной породе камня были разбросаны свечи, благовония, травы и размокшие от дождя лепешки. "Это оставили New Age travellers, бродяги, язычники. Они считают это место святым и молятся здесь. Приносят свои жертвы". — "Они живут там, в долине, — махнула рукой Мэри. — Продают какие-то целебные травы, дорого ужасно. Мне продали чеснок, что ли, у меня от него началась жуткая аллергия". Шинед рассмеялась: "Может быть, они хотели подшутить над тобой". — "Не понимаю таких шуток, я все-таки их соседка". А я высматривал далеко внизу среди зеленых полей шатры и караваны диковинного племени New Age travellers. Мне было неловко сознаться, как я хотел спуститься туда и увидеть своими глазами этих бродяг.
Мы стояли или бегали по большому холму Уснеха, по средоточию острова, и конечно не могли управлять им, вращать вслепую ось мироздания, шершавую чешую столба Камня Делений. Мэри с невозможной беленькой, завернутой в пижамку болонкой спускалась с холма. Шинед и я, мы стояли с разных сторон Камня, прижавшись к нему спиной, мелко дрожали от холода и неизведанного страха. Мы не могли управиться даже с собой и своими чувствами. Позже, возвращаясь, мы шли по зеленому полю, и я заметил, как заяц быстро пробежал за изгородь, он убегал от меня со всех ног, и за ним метнулась моя душа, прочь от Шинед, к тебе, родная моя.
* * *
Я снова оказался в тех местах через полтора года. Уже не связанный ни с кем и ни с чем, предоставленный сам себе. Два месяца я мотался по Ирландии и Британии, повинуясь лишь воле случая, а точнее — воле Бога. Рюкзак со спальником и палаткой за плечами, весь свой нехитрый скарб я носил с собой. И в один пасмурный августовский день я приехал в лагерь странников нового века под холмом Уснеха.