* * *
У Императора Павла было что дать народу, которому был дан он сам. Некоторые даже называют его "царем-демократом", если, конечно, не отождествлять демократию в ее органических формах (как "солнечное" бытие человека-труженника, юнгеровского arbeiter`а) и либерализм, который, напротив, есть предельно "элитарная" идеология мелюзинитов, "порождений ехидниных", узурпаторов тонких форм культуры. Важнейшим шагом в направлении "народной монархии" стал Указ о трехдневной барщине 1796 года, отдававший крестьянину ровно половину его рабочего времени (при Екатерине II барщина длилась до 6 дней в неделю, тогда как даже при первых Романовых, до Соборного Уложения, число барских дней для владельческих крестьян было 1-2). При этом Именным указом были отменены те положения Жалованной грамоты дворянству, которые давали право дворянам не служить. Напомним, начиная с первых Даниловичей и до Екатерины II русское государство, разумеется со всевозможными оправданными и неоправданными отклонениями, развивалось как "государство-крепость", "тягловое государство", в котором закрепощение крестьян дворянами обуславливалось и закрепощением дворян обязательной государевой службой, прежде всего военной. Кровь дворянина обменивалась на пот крестьянина, и на этом стояла военная и экономическая мощь страны. Кстати, коллективизация и индустриализация тридцатых годов при всех их крайностях были все же возвращением реки в ее естественное, природное русло. А пока что деятельность Екатерины превратила "крепость" в "крепостничество", в "плен народа", по выражению А.С. Хомякова. Император Павел мыслил свой Указ как первый шаг на пути к окончательному упразднению этой неправды, однако на совершенно иных путях, чем осуществленная в 1862 году нелепая реформа, приведшая к запустению половины России. Характерно, что из ссылки Павлом был возвращен обличитель крепостничества Александр Иванович Радищев, который, однако, уже не мог быть никому полезен: писателя к тому времени поразил наш “национальный недуг”, впрочем, вполне в его случае, как и во всех остальных, объяснимый. Трудно даже гадать, к чему привела бы экономическая политика Императора Павла, за которую выскочки, обогатившиеся и "ознатневшие" при голштинцах и Екатерине, ославили "царя-рыцаря" и "русского Гамлета" (выражение Императора Австро-Венгрии Франца Иосифа) сумасшедшим. Версия "сумасшествия" была тем более трагична для него, что ее разделяла Императрица, которой Павел, путешествующий по стране, обмолвился в письме: "Муром не Рим". Истинную "Апологию сумасшедшего" следовало писать не Чаадаеву, а Павлу.
Однако предел терпения врагов Православного Царства лопнул, когда Павел, прежде предлагавший Наполеону Бонапарту дуэль для разрешения европейских проблем ("зачем гибнуть целым народам, когда может погибнуть всего один человек", — говорил он), протягивает ему руку для борьбы с английской колониальной экспансией. Ведь именно англичане (не немцы, не французы!) стояли за многими страницами русской истории — приходом к власти Романовых, расколом, низвержением патриаршества... Мечтою британской короны была не только "черная", но и Белая Индия... И вот — Павел. Речь теперь идет не больше и не меньше, как о континентальном союзе, будущем вечно срывающемся героическом усилии графа Игнатьева и Царицы-Мученицы Александры Федоровны, Карла Хаусхофера и Григория Распутина, Иоахима фон Риббентропа и Вячеслава Молотова, адмирала Горшкова и генерала де Голля...