А что? Джексон повторов не боится. Вот Фродо — дважды улизнул от назгулов одним и тем же способом (вода помогла).
Есть такой термин "режиссерское кино". Когда всё — актёры, декорации, музыка и пр. — работают под одну лишь идею, сами при этом оставаясь как бы на вторых ролях. Так вот, "Братство Кольца" — плохое режиссёрское кино.
Поясню.
Саруман (Кристофер Ли) — сам по себе — превосходен. Смотришь на него и понимаешь: да, это маг. А что его заставляет выделывать Джексон? Срамота да и только (противно повторять).
Вот идёт Гэндальф (Иан Маккеллен плюс грим) — верю, а как раскроет он рот или, чего доброго, за меч возьмется — хоть святых выноси...
Посмотрите на Бильбо (Иан Холм), на Пина с Мэрри (Билли Боид, Доминик Монаган), на Элронда (Хьюго Уивинг), на Гимли (Джон Рис-Дэвис); на потрясающую операторскую работу (я был дал приз личных симпатий Эндрю Лесни просто за несколько панорам-пролётов по Хоббитону и Изенгарду)...
Ещё и ещё раз обратите внимание на работу гримёров и реквизиторов — живые лица, восхитительные мелочи быта нет-нет да и прорвутся сквозь постановочную хмурь.
Но тот режиссёр, которой должен был "их всех объединить", в итоге сыграл эдакого Саурона... Отдельные "кольца" работают, а общей системы — нет. Нет целого фильма, есть отдельные находки, отдельные яркие работы, а всего фильма — нет.
А вы удивились: почему, мол, постановка "Братства Кольца" названа мною "пустым местом"...
Нет, не удивились? Вот и славненько.
Григорий Бондаренко О ТОЛКИНЕ И НЕ ТОЛЬКО
После потери файла с уже написанной статьей ты еще раз убеждаешься, что не остается больше причин доверять машине. Не так много времени пройдет — и не останется ни одной копии, электронной или магнитной, нашумевшего фильма, но книга, — почему-то ясно видится, именно книга — три увесистых тома "Властелина колец", печатных или переписанных от руки, останутся и найдут читателя, иного, не похожего на нас, того, кто и знать не будет о том, что такое фэнтези или, например, научная фантастика. Наверное, он будет смутно помнить о том, что такое волшебная сказка. И мы вспомним вслед за ним. Каким новый читатель увидит "Властелина колец", нам не дано знать, но иные прочтения будут, можно не сомневаться. Когда я говорю о будущем читателе трилогии, я имею в виду некоего идеального эсхатологического последнего читателя, такого, каким мы можем вообразить себе последнего читателя Священного Писания (будет же такой!). Здесь не идет речь о двух вещах: во-первых, этот последний читатель ничуть не похож на ницшеанского последнего человека, а во-вторых, я вовсе не пытаюсь сравнивать Священное Писание и работы оксфордского профессора Толкина.
Разговор не случайно сразу же пошел об эсхатологии. Дж.Р.Р. Толкин — последовательно эсхатологический автор. Каждая битва его мира может стать Последней. Мы видим своеобразную цикличность времени, закрученного в спираль, ведущую к неминуемому концу: Золотой век первой эпохи Срединной земли сменяется Серебряным — второй, и, наконец, после падения Нуменора-Атлантиды и временного исчезновения Саурона наступает Бронзовый век — третья эпоха, на излете которой и разворачиваются события, описанные во "Властелине колец". Божественная сила уходит из мира с каждым космическим циклом, но и враг становится как-то бледнее, незаметнее, что ли.
Когда теряешь файл с написанным очерком, а в ленивой памяти твоей остаются только бессвязные слова и имена, ты снова убеждаешься, что нет больше причин доверять машине. Человеку свойственно верить в магию, в магию машины — не в последнюю очередь, но магия ее оказывается призрачной и обоюдоострой. Я ужаснулся магии машины, как ужаснулся сам Толкин, обратившись в незадачливого хоббита, блуждающего по гоблинским подземельям. Тот же ужас перед машиной — в мастерских Ортханка или в эссе "О волшебных историях". Толкин сам свидетельствует в письме к М. Уолдмену: "Вся моя книга написана в основном о Грехопадении, Смерти и Машине". Машина — это путь к власти, а самая совершенная и коварная идеальная машина Срединной земли — это кольцо, притягательное своей силой и одновременно вселяющее ужас. Мы бежим от этого ужаса и в нашем мире, но не можем скрыться от страданий, созданных нашими руками, "ибо мы отчетливо понимаем и уродство трудов наших, и их зло". Как пресловутые урук-хаи из джексоновского фильма, как Горлум-Голем в ужасе перед делом рук своих, мы бежим не оглядываясь, боясь увидеть за спиной штампованные рекламные постеры фильмов "Властелин колец" и "Гарри Поттер", глянцевые обложки журналов с сопутствующим, в меру и не в меру бестолковым освещением культурного/культового события. Бежим от всех этих "гомогенных явлений". И только в храме кто-то из нас успокаивается ненадолго, но помнит и плачет о своей судьбе.