"Автор слабо владеет…", "налицо явное и неудачное подражательство", "часто видна поспешность", "отсутствие глубины", "невзыскательность вкуса" — и так далее в том же духе и тоне. Прыгающими пальцами я, словно для оправдания или слабого возражения, листал свою рукопись, находил изруганные места, читал их и перечитывал, вспоминал и по новой переживал свои чувства, рождавшие эти строки, и всё пытался понять: ну чем же они настолько негодны, почему недостойны поэзии хотя бы в какой-то мере?
Не знаю, сколько минуло времени, не помню, когда и как расходились в недоумении друзья и подружки, в какой момент воротились домой родители… Всё это было теперь в отдалении, как будто уже в другой, завершившейся для меня в этот день части жизни. Передо мною неумолимо лежали страницы безжалостного вердикта, к последней из коих я приближался меж тем уже намного спокойней, с горькой улыбкой и деланным безразличием. Ах, "неточность рифмы"? Да подумаешь, велика важность… Что, "слабая образная система"? Ну и ладно, не всем же дано писать, как в столице… Чего-чего, "сомнительные сентенции"? Мне очень жаль, мадам, но я ведь по своей серости даже не знаю, что это за словечко… И вообще, пишите отныне сами свои стихи, правильные и гладкие, а уж меня, пожалуй, увольте!..
Как горячи, как ранимы мы
в юности, насколько поспешны порой в решениях! За какой-нибудь час-другой я и впрямь был готов к единственно верному, как мне в тот миг казалось, поступку: бросить всё это дело, забыть навсегда перо и бумагу, порвать свою жалкую рукопись и во веки веков не писать никаких стихов!
Собственно, я уже так примерно сказал себе вслух, я уже с облегчением, отстранённо дочитывал этот ненужный мне больше заумный текст и поднимался, насвистывая, из-за стола, когда взгляд по инерции всё же упал на последний абзац Глушковой — благо, он был недолог и состоял из одной-единственной и довольно будничной фразы. Вот её-то я полностью помню до сей поры:
"Рукопись рекомендую издать".
Через много-много лет Татьяна Михайловна Глушкова будет входить ко мне со стихами в редакцию "Дня" на Цветном или "Завтра" на Комсомольском — и мы не раз ещё вспомним то наше давнее, удивительное заочное знакомство. К тому времени и позднее я прочту её книги дивных стихов и глубоких статей, узнаю о её непростой судьбе — человеческой и писательской, о её роковой болезни и крепкой воле, о её преданности слову и нетерпимости к фальши в поэзии, в чувствах, в жизни, стану свидетелем и арбитром её острейшей полемики с собратьями по перу на страницах русских газет и журналов. Впрочем, и сам буду спорить с ней то о творчестве, то о политике, то о наших общих друзьях, получу от неё в подарок прекрасное стихотворение с посвящением и с эпиграфом из моих — ещё тех времён!.. — не забытых ею далёких строк, а весною первого года нового века и сам напишу ей стихи, которые она уже никогда не прочтёт на этой земле.
Лёг до срока черёмухи иней
В опустевшую строчку следов…
На твоей и моей Украине
Было время цветенья садов.
И по нашей с тобою России
Шла весна, до озноба в груди.
И воскрес накануне Спаситель,
И Победа была впереди.
Но уже из неведомой дали
Ты смотрела, строга и добра,
Тихим взором любви и печали,
Как родная навеки сестра,
Что доселе, в годину разлома,
Не молчала при кривде любой,
А вела, уповая на слово,
Свой неравный и праведный бой.
Не окончился бой и поныне,
Потому у меня на веку
Не остудит забвения иней
Ни одну твою чудо-строку…
Евгений НЕФЁДОВ
Ольга Сапожникова ПЕРЕЛЁТНАЯ ПОГОДА
***
Совсем не моя заслуга
Всё то, что дано мне Богом…
Я — воин, рождённый с луком,
Охотник, рождённый с рогом.
А может, грустней гораздо —
Праща, из которой — камень,
Стакан, а в стакане — астры,
Камин, а в камине — пламя…
И что от меня зависит?
И что я в руке Господней?
Таких — миллионы тысяч,
И лучших намного — сотни…
За что ни возьмёшься — было.
Ничто на земле не ново.
А Вечность уже забыла,
Какое вначале слово…
***
А за московскими огнями — тишина.
Леса, дороги, стук летящей электрички.
И смотрит вниз, качаясь, сонная луна —
Моя сестричка...
А у тебя такие добрые глаза.
Как можно лгать — с такими добрыми глазами?
Ушла бы — только вижу, нет пути назад...
Что будет с нами?
А будет новый день и новое тепло,
И грусть вечерняя моя безвестно канет...
Капель стучит, и солнце светит за стеклом,
И вновь — подснежники в пластмассовом стакане...
***
Надо бы — хоть ненадолго,
Хоть на недельку-другую,
Вырваться, съездить на Ладогу.
Что-то я снова тоскую.
Вроде — о чём там особенно?
Камни — и камни, а вот как…