— И что, больше никогда не возродится? Сами-то вы по складу, по чувствам своим пессимист или оптимист?
— Скорее всего я пессимист. Но, если меня спрашивают, возродится ли деревня, то тут я даже оптимист. Верю в возрождение Родины. Не только в возрождение деревни своей и земли вологодской, отеческого гнезда, но в возрождение всего нашего государства. Куда от этого денешься? А вот когда оно будет? Может, уже никого из нас не будет на земле.
— Когда вы взялись за роман "Все впереди" на такую острую тему, вы чувствовали, что будет большой скандал вокруг него?
— Конечно, чувствовал. Я знал, чем это обернется. Но дело-то было сделано. И сейчас вновь издали. Значит, надо нашему читателю. Я уверен, русская литература еще не раз вернется к этой теме. Бесстрашно вернется, особенно на нынешнем материале. И я чувствую себя в некоторой степени первопроходцем. Горжусь этим. А вот что будет дальше с нами со всеми, со страной нашей, с народом — неизвестно еще никому. Хочется верить в лучшее. Есть живые люди. Даже молодежь есть, которая не даст доконать себя совсем. Мы еще поживем.
— Народ потерял веру в писательское слово. Литература потеряла своего читателя. Думаю, что если и начнется возрождение страны, то первыми заметят это писатели, именно они первыми обретут новое понимание национальной идеи. И эти книги вновь будут востребованы всеми. Вы верите в эту новую литературу? Предвидите ее?
— Для меня в литературе, впрочем, и в жизни тоже, очень важна эстетика, как это ни покажется иным моим читателям странным. И только благодаря своему эстетическому чувству я стал писателем. Красота есть во всем.
— Что вы любите в жизни и что презираете?
— Я очень люблю народную русскую песню. Есть любимые песни и среди песен военного и послевоенного времени. Когда еще из песни не ушла народная мелодика. Люблю песни Михаила Исаковского, великого нашего песенника. Я помню, как влюбился впервые в шестом классе. Потом моя любовь стала учительницей. А я в это время в армии служил. После армии как-то встретились, был у нее в гостях с гармошкой. Я играл, а она пела и плясала.
— Вообще, по-моему, у русского человека песенная душа, он всегда открыт песне. Тянется к ней.
— Безусловно. Песня нас сопровождает по всей жизни, и даже после жизни, на похоронах тоже есть свои песни. Жаль, что сейчас из души русской эту песню изымают, заменяют ее по телевидению и по радио какими-то другими песнями, которые уже петь нельзя. Даже тот, кто любит слушать эти разрушительные песни, никогда их не поет. Их петь просто так в народе невозможно. Разрушили русскую культуру, и, боюсь, многое уже невосстановимо. Разрушили ту русскую национальную эстетику, на которой держится культура. Без эстетики и стихов не напишешь, и песню не споешь, и даже дом хороший не построишь.
— Насколько я понимаю, ваше понимание эстетики и выражается хорошим и коротким русским словом "лад".
— Да, в этой книге я целые главки посвятил эстетике. Быт семьи — это тоже эстетика. Я покажу на примере, как разрушается семья. Исчезла семейная поэзия. Когда исчезает семейная поэзия? Когда исчезает лад в семье, терпимость, жалость, ласка, доброта и любовь. Без лада в семье, без семейной поэзии начинаются в доме и драки, и ссоры, и даже убийства. Красота должна быть во всех семейных отношениях, между всеми членами семьи, даже между зятем и тещей.
— Что такое писательское ремесло? Это необходимая работа, приобретенная профессия, или вы пишете по вдохновению, с творческим наслаждением от написанного?
— Я не знаю, что такое писательское ремесло. Каждый пишущий человек относится к нему по-своему. Я боюсь делать какие-то обобщения. И художник каждый тоже обретает свой стиль работы, свое понимание ремесла. Вот мой друг, замечательный вологодский художник Страхов; когда он недавно стал академиком, для него это даже неожиданным было. У него своя манера письма и своя манера работы. Я люблю иногда наблюдать за ним во время работы. За писателем-то так не понаблюдаешь. Пишет себе что-то в тетрадь и пишет. А что и зачем — никто не знает.
— А в деревенской прозе была своя, присущая всем ее лидерам, особая эстетика, которая вас объединяла? Или же объединило понимание крестьянской народной жизни, а творческой близости не было?