— Производственная необходимость.
— Какого свойства?
Алик достал диктофон и блокнот с ручкой.
— Собрался я, Яков Маркович, цикл статей по поводу наиболее характерных современных психических расстройств написать. Может, поспособствуешь? А я, — следом из рюкзака появилась бутылка водки, — в долгу не останусь...
— Хе-хе... Предлагаешь, значит, врачебную тайну раскрыть?
— Побойтесь Бога, доктор! Все имена и даже косвенная конкретика будут изменены.
Медников закрыл кабинет на ключ и достал стаканы.
— А что далеко ходить? Вот только что ушли мамаша с сыночком — любопытнейший случай...
— Ты имеешь в виду эту потасканную тетку?
— Ох, жестокая молодость, — Медников покачал головой, разливая водку, — эта тетка скорее вашего поколения, юноша. А мне она если не во внучки, то уж в очень поздние дочери только годится...
— В чем же причина такой катастрофы ее внешности? — Алик, влив в себя водку, резко выдохнул и поставил стакан на стол.
— Апельсинчиком закуси... Причина — в сыне. Мальчишке уже почти год каждую ночь снится один и тот же кошмар — будто он падает вместе с какой-то очень молодой женщиной с крыши большого-большого дома. И она разбивается, а он — нет...
— И что, Яков Маркович, мальчишка действительно ясновидящий?
— Мне трудно судить об этом на все сто процентов, так как парень очень замкнут...
Медников, раскрасневшийся от водки, расстегнул верхнюю пуговицу голубой рубашки. Рубашка старая, это видно даже издалека — воротник на сгибе истерт так, что, кажется, вот-вот отвалится сам собой. Маркович вообще — хрестоматийная иллюстрация "ботаника". Рубашка вот эта, очки на засаленной бельевой резинке, коротковатые бежевые брючки и антикварные сандалии на маленьких, скорее подростковых, чем старческих, ступнях. То есть по улице он пока в сандалиях не передвигается, это, что называется, "офисный стиль" врача-психиатра окраинной поликлиники. Домой старик явно не торопится, ведь ждут его там только состарившаяся сестра и полупарализованная девяностовосьмилетняя мама. Впрочем, мама не узнает своих детей еще с конца восьмидесятых годов прошлого века.
— У меня, Алик, серьезная и долгая практика. Я почти половину столетия в профессии, но этого вот малыша мне не удалось расколоть даже за полчаса! Молчит, мощнейшая психологическая защита, не каждый взрослый такой обладает. Но разговорить можно... Мамаша будет приводить его ко мне теперь почти ежедневно...
— А эта история с полетами во сне?
Медников помолчал.
— Сложно сказать... Дело в том, что эти родители мальчишке не родные. Они усыновили его четырехмесячным и ничего не знают о его, скажем так, — Медников задумался и поджал губы, — биологических предках. Может там что-то есть, что-то намешано... Разливай остатки.
— А что там может быть, Маркович?
— Да все что угодно. Может, малыш — результат недосмотра за пациентами в психоневрологическом интернате. Там сейчас никакого порядка, никому ничего не надо и... Половые связи, — Медников, врач старой, советской закалки, произнес это словосочетание, слегка смутившись, — между пациентами вполне возможны. А равно и плоды этих связей...
Яков Маркович допил водку и спрятал пустую бутылку под стол.
— Хотя, мне кажется, что здесь все иначе... Очень может быть, что родная матушка мальчишки — самоубийца. И наверняка пыталась отправиться на тот свет вместе с ним. Отсюда — эта психическая травма, которая и проявилась спустя несколько лет. Но, видишь ли, мальчишка был тогда очень маленький, почти младенец. Как он мог это все запомнить?.. Если мое предположение о матери-самоубийце верно, то он просто какой-то маленький гений, раз усвоил такую сложную информацию в столь нежном возрасте. Плюс еще эти дела с ясновидением...
— Дай мне их координаты, Маркович...
— Зачем они тебе?
— Пообщаюсь...
Медников задумался.
— Знаешь, ты неглупый парень, я в этом давно убедился, но здесь нужен особый подход. Так просто — "здрасьте, как дела?" — ты ни ее, ни тем более его не разговоришь. Если есть желание — приходи завтра к двум. Мать привезет мальчишку ко мне на сеанс, а тебя я представлю как ординатора. Думаю, она не заметит подвоха, ей уже ни до чего в этой жизни нет дела. Только одно условие — не встревай. Сиди, записывай, слушай. Как будто профессии учишься...
— Маркович, — Алик скрестил руки на груди. — Без базара!..
География городов — это тот предмет, которому никогда не научат ни в одной школе. Трамвайные линии, подземные тоннели, надписи на фасадах. По тем же надписям можно много чего определить. Что-то сотрут, что-то растворится в кислоте отравленных снегов и дождей, что новое появится. Граффити — это почти как календарные зарубки на деревьях. Месяц назад здесь было написано "Ешь богатых!", а сегодня — "Мясо — вон!". Через год появится что-нибудь новое, пока еще не ясно точно, что. Те же дела с рекламными растяжками. Вот пропагандируют какую-то керамическую плитку. Крупным планом — хорошо прорисованное лицо женщины с закрытыми глазами. Далеко ведь не все знают, что это графика из порнографической серии Мило Манара де Вероне. И в оригинале тетка мастурбирует в туалете. Закрыв глаза и свернув в экстатическом поцелуе губы. Кого целует? Своего воображаемого самца или тот далекий и недостижимый образ, в коем и кроется Его Величество НАСЛАЖДЕНИЕ?.. Кого-то целует — и фиг с ней, едем дальше...
Алик попытался вспомнить этого мальчишку, но разжиженные алкоголем мозги отказывались работать в полную силу. Он ведь даже не спросил у Медникова, как его имя. Впрочем, имя пока не так важно, равно как и тексты для этого долбанного "Таблоида". И Ленка-коза перебьется, и напыщенный мудак-генеральный. Не говоря уж об абстрактных читателях. Тут в таком эксперименте можно поучаствовать! Мистика, потустороннее, мальчишка-медиум. Все пахнет началом двадцатого века, а Медников в своей больнице-развалюхе — просто как злой гений Александр Барченко из "Единого Трудового Братства". Или доктор Моро.
Бывшего поэта Алика всегда тянуло к таким вот странным и опасным вещам. Ведь что такое обыкновенный литературный текст? Так — набор букв, фраз и словосочетаний. Ну, в поэзии — еще созвучий, аллитераций и... В точности он не знал ни одного литературоведческого термина, поэтому и не смог продолжить логический ряд. Но поэзия — это ведь заклинание, подлинная магия, а не одни только слова...