Вот то же самое происходит и с моим, теперь уж очень большим и дорогим другом Геннадием Сидоровичем Гоцем. Как бы ни назывались его книги, духовно, а по большей части и текстуально, они связаны со святая святых для поэта — с Целиной, поднятой легендарным племенем комсомольцев 60-х годов. Целиноград — это его, Геннадия Гоца, Сталинград. Подобно тому, как мы, сталинградцы, проверяли у берегов Волги огнеупорство своих душ, то же самое делали юноши и девушки на Целине, в лютую стужу и не менее лютую жару на бескрайних степях северного Казахстана. Речь в Сталинграде 42 и 43 годов шла о том, как спасти Отечество от смерти. На Целине речь шла о том, как накормить досыта наш народ, только что усилием неимоверным спасший страну от фашистского бессрочного рабства. Геннадий Гоц, будучи секретарём Целинного крайкома комсомола, писал тогда:
Разве мы не затем замерзали в снегах
Под звенящим от холода небом,
Чтобы твёрдо стояла страна на ногах,
Чтобы вдоволь насытилась хлебом?
А в конце — поэтическое напутствие комсомольского вожака:
Юность помнить должна:
Дел в стране — океан…
Даже, пожалуй, больше, чем океан, — добавим мы от себя, имея в виду то, что натворили в стране реформаторы-перевёртыши.
Волна тёплых, ностальгически грустноватых волн обволакивает, обливает душу при чтении стихов о былом — увы, невозвратном. Но только ли одной печалью должны мы заполнять душу свою? Ни в коем случае!
В прошлом, кажется, году Валентин Распутин, размышляя о нашем нынешнем времени, где с невиданным размахом правит бал Окаяннище, который погаными устами одного из верных ему слуг взамен совести возгласил новый нравственный закон: больше наглости! "И кинулись исполнять вассалы, — говорит Распутин, — это приказание по всем городам и весям". Далее Валентин Григорьевич с тревогой и понятной болью вопрошает, имея в виду себе подобных, живущих по совести, по самым высоким нравственным критериям: "Так чего же хотим мы, на что рассчитываем? Мы, кому не быть победителями… Всё чаще накрывает нашу льдину, в которой мы жаждем надёжного берега, волной, всё больше крошится наше утлое судёнышко и сосульчатыми обломками истаивает в бездонной глубине".
Кисть большого художника нарисовала ужасающую картину. И если бы в этом месте поставлена была точка, то любой бы из нас, даже самый храбрый, мог впасть в уныние, даже в отчаяние. Но В. Распутин не покидает своей символической льдины и упорно всматривается вдаль: "Должна же быть где-то гора Арарат, выступающая над потопным горизонтом".
Надо только, Валентин Григорьевич, не опускать рук или того хуже: выбрасывать перед вражеским нашествием белый флаг. Мы не одни, дорогой мой, нас хотя и загнали в полуподполье, но не в угол же! Да, голоса наши обеззвучены в основных каналах телевидения, но твоё-то Слово, вопреки всему, звучит, да ещё как звучит!
Нам только ни в коем случае нельзя забывать о своих союзниках, наших духовных единоверцах, таких вот, как Геннадий Сидорович Гоц, который с крохотной группой своих помощников в невероятно тяжких, прямо-таки удушающих условиях удержал на плаву ту льдинку, то самое судёнышко с прежним, радующим душу нашу названием "Дружба народов". Именно там явился перед читателем Мустай Карим уже в новой ипостаси — как великолепный прозаик. Там дана наконец жизнь Моему Сталинграду и немалому числу произведений других писателей!
Да, Валентин Григорьевич, есть, есть вожделенный нами тот берег!
Михаил АЛЕКСЕЕВ
«А ПУШКИН - ИСЦЕЛЯЕТ!»
Сергей Андреевич Небольсин, которого хорошо знают во многих городах России и СНГ, и даже в Японии, где он несколько лет преподавал, активнейший участник всех наших писательских мероприятий, защитил докторскую диссертацию в Институте мировой литературы. Тема диссертации "Пушкин и европейская традиция. Писатель-классик как фактор самоопределения национальной литературы". Наш корреспондент, который был на защите и задал Сергею Андреевичу несколько вопросов, говорит, что в переполненном зале ИМЛИ РАН все были единодушны: неожиданно, глубоко, ярко.