Выбрать главу

Разные судьбы у представителей его поколения: кто сбежал за бугор, кто ушёл за земной предел. Автор остался на ринге литературной борьбы, зачастую получая непредвиденные удары судьбы.

В финале романа автор просит помощи у неба, но уже не для себя, а для самых дорогих ему в жизни людей — для жены и дочери…

В расколотой, разгромленной без войны державе, где царит осколочно-зеркальная правда-кривда "демократических" СМИ и их литсо — братьев с ориентированной на Запад кривозеркальной литературой, — писатель и его книга стали своего рода уцелевшим правдивым зеркалом поколения, его путей, его судеб, его деяний.

Не согласился он прислуживать Ельцину, "гнать эту фуру вместе" с межняками. Однозначно вынес свой исторический приговор этому погубителю великой сверхдержавы: "Когда он уйдёт в мир иной, его могила порастёт травой забвения".

Алексей Олегов КУДА НИ КИНЬ - ВСЮДУ КЛИН

В июле 1919-го капитану Иванову-второму попался в руки комиссар 6-ой красной дивизии Арон Брауде. Арон был родным братом подполковника Иосифа Брауде, начальника отдела деникинской контрразведки. Начотдела лично приехал в полк, рассчитывая обменять брата на попавшего в плен к красным генерала Риттера. Иванов-второй слушал подполковника спокойно. Потом достал револьвер и выстрелил сначала ему в рот, потом себе в висок.

ГАЛКОВСКИЙ

Не можно век носить личин,

И истина должна открыться.

ДЕРЖАВИН

"День литературы" (№№ 64-65) дал рассказ Дмитрия Галковского. На фоне всей нашей литературы это вновь, как и его роман, выделяющееся явление.

Для читателя, не знакомого с романом "Бесконечный тупик", я лишь скажу, что это самое блестящее воплощение нашей национальной страсти, необходимости думать и говорить о России, наших именах, литературе, истории, о русском смысле жизни. Знающий русскую культуру досконально, Галковский всё бесстрашно и беспощадно дешифрует, т.е. помогает читателю лучше понимать и Россию, и имена, и литературу, и историю, и себя. В нашей смуте это художественное произведение наряду с академическими работами таких наших универсальных историков и мыслителей, как Вадим Кожинов, Михаил Назаров, Игорь Шафаревич, — необходимый учебник по нашим русским пейзажам и колдобинам. В то же время это новаторский роман о герое и его отце.

Справка не будет лишней, поскольку этот большой роман издан автором собственными руками небольшим тиражом и распространялся необычно. Однако для широкого читателя Галковский разместил роман на собственном сайте (www.samisdat.aha.ru). О романе обсуждения в печати не было. В основном на автора лаяли, но лаяли исключительно те, для кого в России двойные стандарты по национальному вопросу — необходимая атмосфера для жизни. (Это когда еврейский национализм — мировая религия, требующая всеобщего уважения, а русский национализм — преступный экстремизм, требующий законодательного запрета).

По мере разумения я хочу порассуждать о рассказе. Судьба учеников одного класса русской гимназии выпуска 1909 года, за которой все "узлы" русской истории первой половины XX века, располагает, даже обязывает читателя в который раз прикидывать банан к носу, что тогда "лежало на весах". И нам не обойтись. Вопрос до сих пор является в России политически острым. Продолжающийся идейный антагонизм в обществе — прямое продолжение тех еще противоречий. Галковский имеет философское образование, соответственно, наиважнейший сегодня вопрос, на чьей же стороне в русских схватках начала XX века наибольшая правда для исторической России, здесь его занимает. Т.е., в рассказе, ни много ни мало, присутствует вопрос о Русской Правде в XX веке.

Многие русские художники серьезно брались за него: Шолохов, Замятин, Булгаков, Платонов, Солженицын — а согласия нет.

В рассказе самоубийство одного из героев, вынесенное мною в эпиграф статьи, самая сердцевина русской трагедии. Нам, однако, придется сделать выбор, чтобы жить дальше.

За пределами рассказа Галковский-человек свой выбор сделал в пользу белых, но в его художественном пространстве это не очевидно. Братья Брауде в ограниченной форме рассказа вырастают в символы, за которыми стоят две картины мира, к которым пришла сознательная Россия к 1917 году. Тысячелетнее русское понимание устройства мира, построенное исключительно на библейском откровении, к этому времени растеряло в России всех своих приверженцев. Церковь, связавшая себя с искусственной птолемеевской системой, толкующая книги Ветхого Завета буквально, своим просвещением уже никак не могла удовлетворить растущие умственные запросы населения. (В романе, кстати, широкое брожение русских умов в XIX веке Галковским показано).

Итак, вокруг белого Брауде-иудея стояли, в том числе высокородные, русские масоны, "искусственные евреи", с мистической идеей воссоздания Храма Соломона и масонствующая русская интеллигенция со светским культом "богоизбранного народа", при котором единственные критики иудейства — черносотенцы сделались изгоями во всем образованном обществе. Травле подвергались даже искренние юдофилы за одно лишь высказывание права русского самосознания на равенство с еврейским. (Широко известна и показательна история писателя Е.Н.Чирикова, которому за это не зачлась даже сочиненная пьеса о еврейском "холокосте", имевшая триумфальный успех в театрах). Весь этот верхушечный слой русского общества, разумеется, оппозиционировавший самодержавию, после Октября и назвал себя "белым".

Утверждают, что, начиная с Врангеля, белые поправели, склонялись к монархизму. Может быть, и даже нет сомнения, что под влиянием итогов Февраля и деяний красных героев рассказа, "товарищей Кацнельсона и Раппопорта", это и происходило, но это был внутренний процесс в головах, никак не отразившийся на лозунгах, за которые белые шли в бой. Во всю войну — это с большевиками-то! — и в эмиграции демократический принцип был у них высшим. П.Н.Врангель, лично православный монархист, в своей политике, однако, всегда оставался принципиальным непредрешенцем; как и его предшественники, он работал и с кадетами, и с эсерами: "Мы не можем допустить, чтобы, прикрываясь словами "вера", "царь", "отечество", офицеров вовлекали в политическую борьбу"!