В такой уникальной для России ситуации любое стремление придать ей тот или иной "истинный", "народный" и однозначно-понятный смысл и даже вид, любое желание наукообразно и "просвещённо" затмить её с последующей, "прогрессивной" перспективой: уничтожения (и с ещё большим праздником "независимости"!) — все эти стремления только глубже увязают в образовавшемся и быстро разрастающемся вакууме однозначно-непротиворечивых и "бритоголовых" измов, окончательно пропадая между двух его взаимоисключительных и — зависших в нём виртуальных, "заблудших" "сосен".
Другое дело, что ещё находятся в современной России настолько "отгороженные" писатели, что они умудряются из этих несуществующих сосен варганить жизнеподобную и даже популярную литературу, общедоступно-публичного — ух-ах! — образца, апеллируя и к морально-безупречной, и к действительно истинной — невесомо-духовной! — и топ-модельной, гармонической подвешенности этих "фольклорных" сосен — к их неслыханно-запараллеленным ножкам, способным иногда восклицать официально-восклицательным знаком "виктории".
Но не все, не все современные русские писатели продолжают оригинально отгораживаться от подлинной России своими гуманизированными и виртуально-непротиворечивыми позами, не все — норовят подменить её своей "истинной", "русской" и — прочей мёртвой буквой — лишь бы не заметить окрест себя, под ногами, над головой её всё более поднимающуюся высь, её всё более простирающуюся ширь, её всё более углубляющуюся бездну, которым как раз и отвечает, адекватно, органично отвечает идеологический и литературоцентрический вакуум.
Появились-таки у нас не интеллигентско-, а мужественно-талантливые писатели, сумевшие, выдюжившие не отвернуться, не отшатнуться, а прямо посмотреть и — влететь в подлинную, непредсказуемую, оголённую всяческими "истинными" смыслами Россию. И вот уже открывается живительная, жизнетворная, о-крестная сила её бездонной тьмы. И вот уже можно жить, а не умирать — "смертию", по выражению одного из персонажей последнего романа Юрия Витальевича Мамлеева "Блуждающее время" — писателя, который ещё в эпоху "Шатунов" (своего первого романа, созданного в 60-е годы прошлого века) предвосхитил и уловил характерные черты подлинной, или, по Ю.В. Мамлееву, "метафизической" России. Теперь же наш автор довольно быстро и не без артистической непринуждённости освоился с её целостным "снисхождением" в историю и устами, наверно, самого сакраментального своего героя, Орлова, посоветовал всем сегодняшним россиянам "гораздо жутче" смотреть на открывающийся мир — только так отныне высветится суть, вернее, по-мамлеевски "жуть" подлинной России, да и остального человечества, только так — для мужественных, смелых и ищущих метафизического покоя, поскольку "мир рано или поздно рухнет, его не будет, поэтому отчаиваться не в чем… И без Вселенной можно обойтись". Но подобная эсхатологичность — лишь один из возможных вариантов будущего подлинной России и остального человечества. Гораздо серьёзнее создателя "Блуждающего времени" интересует то, что он называет "За-Смертью" — "большей тайной, чем небытие", когда "труп внутри растворяется, и его живые проекции скачут по стене в невиданной пляске мёртвой жизни". Здесь обретение метафизического покоя, а значит, сути-жути вещей соотносится уже не с привычно-эсхатологизированным небытием, а с особой, исключительной реальностью — по-мамлеевски "нормальностью" — бессмертия, правда, "если Россия продолжится" как её исторический гарант, разумеется, Россия — подлинная.
В конечном счёте, Ю.В. Мамлеев одним из первых, если не первым раскрыл постоянно рождающуюся: бытийно-небытийную, отрицательно-положительную, словом, "за-смертную" — основу подлинной, метафизической России во всей её антиномической, и непредсказуемой целостности и жизни. В ней не срабатывает, не захлопывается ни литературоцентричная, ни идеологическая западня с её однозначно-закруглёнными, однозначно-"бритоголовыми", однозначно-утвердительными, однозначно-русскими, но главное — однозначно-бытийными! — силками-априори. Но зато в ней всегда обновляется, воскресает и преисполняется, согласно Ю.В. Мамлееву, "родимой" трансцендентностью, которая антиномично заключает в себе "мистическую негу и в то же время… окна в Бездну", в ней — укореняется и тут же изживается, живительно изживается — наша смертоносная, наша западническая, наша уже официальная независимость от самих себя, из-за которой в начале советская, а теперь и постсоветская Россия вышла на эсхатологизированный, исключительный рубеж своего исторического существования и вдруг, подлинно-антиномическим образом обрела свою бытийно-небытийную, настоящую идентичность: с постоянной, органической пульсацией рождающейся и — умирающей русскости: вдох-выдох, есть-несть. И отлетает, отбрасывается от подлинной России раз и навсегда выдохнувшаяся — невесомо-духовная! — литературоцентричная и идеологическая углекислота, и остаётся этому душку не менее органическое, но удушающее, всеедино-удушающее ничто, остаётся не менее откровенная, но губительная, нигилистическая псевдорусскость, в кавычки-рюшечки которой никогда не нарядится действительно русский, росс-человек — только его труп, только воистину мёртвая буковка-букашка…