Месяц медленно катится вслед,
Вижу дом наш с крутого откоса,
В окнах теплый колышется свет.
Вот, скажут, архаизм: Исаковский да Прокофьев вкупе с хором Пятницкого. Насчет М.В.Исаковского промолчу — сам себя защитит песнями в легендарном уже исполнении хора имени Пятницкого. А выдающегося Александра Прокофьева процитирую, если кто не читал:
Развернись гармоника по столику.
Я тебя как песню пронесу.
Приходила тоненькая-тоненькая
Тоней называлась потому.
У кузбасских лириков я нашел и еще одно интересное стихотворение, которое промелькнуло, а потом заставило к себе вернуться. Вычитал его у Виктора Крекова. И, по-моему, оно-то как раз и современно по-настоящему, хотя и насквозь традиционно; вбирает в себя и отголоски праведного гнева "что ж ты спишь, мужичок?" Н.А.Некрасова, и сочную красочность поэта-сибиряка Сергея Маркова, явно недооцененного при его жизни. Виктор Креков в эпических образах рисует поездку в шахтерский городок, рядом с которым "в суровом полынном межзвездье в такт вселенной вздыхает Китай":
Там разрезы, там шахты и штольни,
А горняк только славою сыт,
За копейки из преисподней
Выдает на-гора антрацит.
И всегда время подлое в силе.
Горький плач гам и срежет зубов.
Помню день: из домов выносили
Враз шестнадцать шахтерских гробов...
Нет, это не публицистика на злобу дня, а поэзия, необычная для нас, так как мы привыкли к стихам, воспевающим шахтерский труд в героических образах или, на крайний случай, с добродушной улыбкой Николая Анциферова: "Я работаю как вельможа, я работаю только лежа". Тем не менее, такой взгляд на шахтерский, непрестижный сегодня, опасный, на грани гибели, труд правдивее, чем литавры прежних лет. Хорошо, что русские поэты Кузбасса начинают, пусть и робко, но так писать.
О стихах Андрея Правды осенью этого года у нас разгорелся спор с Игорем Ляпиным на приемной комиссии Союза писателей России. Мне показались его стихотворения из двух небольших книжечек несколько манерными и даже инфантильными, но Игорь Иванович меня переубедил (правда, не совсем), приведя примеры хрупкости и тонкости рисунка поэтической строки Андрея, лиричной графики его письма, когда ищется незатертое слово, неожиданный образ, удачное сравнение. Что ж, как сказал один восточный классик: "Поэт поэта узнает по голосу".
Говоря об оседлом или приезжем населении поэтической вольницы Кузбасса, нельзя не сказать о творчестве Валерия Казакова и Элеоноры Акоповой. Дружная семейная пара, они не так давно оказались по служебной надобности Валерия Казакова в Кемерово. К этому времени оба закончили московский Литературный институт, печатались в столице. Нельзя упрощенно искать в их творчестве какие-то скороспелые "сибирские мотивы". Их пока мало или совсем нет. У Валерия Казакова создан такой запас жизненных впечатлений (он полковник, выезжал в "горячие точки"), что творчески проживет их еще многие годы, а Элеонора Акопова, москвичка из "древнерусских армян", типичная поэтесса-горожанка, как писал о ней Николай Старшинов, и далее продолжал: "Действительно, она знает и любит свой город, старинные улицы и бульвары, любит Подмосковье, его природу...". Только что в Кемерово вышла книга верлибров Элеоноры Акоповой. И все-таки интересно: не скажется ли в творчестве Валерия и Элеоноры их пребывание в Кемерово, не напишутся ли на местном материале стихи? Думаю, что это произойдет естественно, так как их поэтическая речь культурна и традиционна. Сибирь прибавит к их творчеству жизненной масштабности.
Вадим Дементьев
Виктор Топоров, ответственный секретарь оргкомитета АПЕЛЛЯЦИЯ К ГОРОДОВОМУ
Итак, мы продолжаем. Премия "Национальный бестселлер" идёт по третьему кругу. Встреченная в первый год скорее скептически, премия уже во втором, прошлогоднем, цикле попала в фокус внимания, опередив по числу упоминаний в прессе все остальные литературные премии, вместе взятые. Кто взял "Букера" или "Аполлона Григорьева", не говоря уже о Государственной премии, помнят только специалисты; то, что "Национальный бестселлер" достался Александру Проханову, знают все. Равно как и имя "второго призёра" — двадцатилетней Ирины Денежкиной.
Присуждение премии Александру Проханову вызвало бурю негодования. Профессионалы критического пера в гордом чине кандидата филологических наук словно бы разом забыли, что "реакционная" литература всегда и всюду бывает сильнее "прогрессивной" (при прочих равных, разумеется), и разразились комической апелляцией у городовому. "Антигосударственным пасквилем" называл "Господин Гексоген", например, Андрей Немзер. "Антигосударственный пасквиль" — это, между прочим, на старые деньги "антисоветский роман", и в серьёзной критике такие выражения принято избегать. На фоне политиканской истерики, искусственно (но, увы, не искусно) раздутой либеральными якобы критиками, даже позиция радиостанции "Свобода" выглядела на диво взвешенной. И ведь вот что смешно: о политическом (политически-провокационном) смысле самого романа и смысле присуждения ему премии неистовей прочих витийствовали люди, потратившие целое десятилетие на то, чтобы похоронить художественную литературу в роли властительницы дум, чтобы провозгласить её автономность, а то и маргинальность. Но как задело за живое, дружно записались в ученики к товарищу Жданову.
Можно понять того же Немзера: годами он машет дирижёрской палочкой, выдавая крыловский квартет за главный симфонический оркестр страны. Труднее — Александру Агееву: десять лет, как положено лимитчику, проработав дворником в издании либерального толка, он заслужил (заслужил, заслужил!) постоянную прописку в Москве и с тех пор орудует метлой то ли по добровольному выбору, то ли, хочется всё же верить, по инерции. И уж вовсе непонятна позиция Александра Архангельского: горячо и свежо прославленный, глубоко, по самые гланды, подпутинский, он заступается перед Прохановым за обрезание, но ни боготворимый президент, ни возлюбленный Патриарх этой страсти не разделяют.