Тогда Завистник решил, что все дело в гончарном круге, он догадался, что у Гончара — заколдованный круг, и возмечтал о таком же, который делал бы больше и лучше, чем Гончар. Еще он мечтал как-нибудь выманить у Гончара его самый изящный кувшин, с которым тот ни за что не хотел расставаться, и продать его, выдав за свой. Если же не выйдет — пойти на кладбище и раздробить его на мелкие кусочки. А пока он только ходил и завидовал…
Второй сын Гончара был еще очень мал. Гончар поэтому никогда не брал его с собой в город, но оставлял дома. Как-то раз случилось Гончару задержаться в миру дольше обычного — так что в мастерской его стало необычно тихо. Не крутился гончарный круг, не месилась глина, несколько недоделанных сосудов и чаш тосковали на столе от своей неустроенности. И вот вещи молчали-молчали, но наконец кто-то сказал:
— Ну, долго ли нам еще его ждать?
А кто-то отозвался:
— Вообще придет он или нет?
Недоделанный Сосуд спросил:
— О ком речь? Разве кто-то здесь был кроме нас?
— Вот именно, — подхватила Только Начатая Ваза. — Никого здесь нет, есть только мы, чего нам еще ждать?
Ее поддержал Горшок, в котором Гончар готовил себе еду:
— И почему это я, спрашивается, должен всегда стоять на углях и ждать, пока у меня отвалится дно или пока кто-нибудь залезет в меня своей грязной лапой? — с этими словами он спрыгнул на пол и едва удержался. Рядом с ним оказалась Ночная Ваза.
— Давайте меняться, — предложила она. — Мне тоже, если честно, надоело служить отхожим местом. Я бы хотела, чтобы в меня залезли лапами. Пусть даже грязными.
— А я бы согласился попробовать отходов, — мечтательно произнес Горшок. — Говорят, они дают особую силу.
— Дают, — подтвердила Ночная Ваза, — спору нет: то, что находится внутри меня, весьма сильно меня возбуждает, но ко всему привыкаешь… А правду ли говорят, что пища, которую едят, приносит удовольствие?
— Правду, — согласился Горшок. — Но ко всему привыкаешь. Это вы верно подметили.
Ночная Ваза полезла на стол, к ужасу стоявшей там Чаши, из которой мастер любил пить молодое вино.
— Откуда мы взялись? — спрашивало тем временем Недоделанное Блюдо. — Я ничего не помню про то, как я появилось. Правда ли, что нас сделал мастер?
— Разумеется, — отвечали кирпичи из камина. — Мастер взял глину, замесил ее, потом запустил свой круг и произвел нас на свет, а потом употребил по назначению.
— Но каково же мое назначение? — тосковало Блюдо. — Я не знаю, кто я, зачем я здесь…
— Подождите, — отвечали терпеливые кирпичи. — Придет хозяин и определит ваше место.
— Ах нет, нет, я не могу ждать, мне тесно, душно, холодно, жарко, я хочу кем-нибудь стать, я не знаю, что мне думать и как ко всему относиться… Когда же придет ваш хозяин?
В этот момент кто-то тихо постучал в окно.
— Хозяин дома? — спросил кто-то.
Вещи промолчали.
Кто-то настойчивее постучал.
— Эй, козлятушки! — проговорил он со смешком. — Отопритеся!
Готовые вещи молчали, потому что были воспитаны мастером. А мастер учил, что вещи не должны подавать виду, когда их окликает кто-то другой. Мастер учил, что любое слово другого должно быть впущено внутрь и запечатано в сосуде до его возвращения, и не должно быть выпущено наружу. Недоделанные же и потому неученые вещи сохраняли молчание, глядя на старших. В доме был еще маленький мальчик, младший сын Гончара. Услышав стук в окно и грубый незнакомый голос, он испугался и спрятался в Самом Большом Кувшине в углу. В этом Кувшине у мастера хранилось молодое вино. Мальчик едва не утонул в нем.
— Что ж вы такие неповоротливые, — проговорил кто-то с досадой. — Нет чтоб подсуетиться, вскочить… Ведь я принес новый станок для хозяина. Когда же придет ваш хозяин?
— В самом деле, — простонало Недоделанное Блюдо. — Когда?
Стоявший за окном оживился:
— Я слышу, вы проснулись? А ну, кто пошустрей, отворите дверь!
Два или три горшка дернулись было с места, но кирпичи шикнули на них из камина:
— Стоять!
Кто-то потоптался еще немного у окна.
— Ну ладно! — крикнул он. — Я думал, вы будете поживее без своего хозяина, а вы такие же тихони, как и при нем. Ну так и сидите на одном месте!
Когда за окном затихли его шаги, между вещами поднялся ропот.
— Почему мы должны все время неподвижно стоять?
— Почему нам не разрешают, как всем, менять свое место?
— Почему бы нам не пойти куда-нибудь самим, а не ждать, пока кто-то соблагоизволит взять нас с собой?
— Почему мы не можем говорить слова, какие мы захотим?
— Почему хозяин не обращается к нам, как к живым, а тот, другой, обращается?
— Почему хозяин никогда не говорит с нами, а только со своим излюбленным Кувшином?
— Разве для нас не существует времени?
— Он нарочно унижает нас!
— Когда же придет хозяин?.. — ныли в камине кирпичи. — Когда же придет хозяин?..
— Он не придет! — объявил вдруг с верхней полки Изящный Кувшин — любимое изделие мастера.
— Как не придет? Кто не придет? Почему не придет? — всполошились все.
— Он не придет. Я знаю.
Горшки и вазы, стоявшие рядом с Кувшином, знали, что Гончар любит его, и поверили ему. Они помнили, как часто мастер брал кувшин в руки и разговаривал с ним, точно с собственным сыном. Кувшин всегда знал о мастере что-то, чего не знал ни один из них. Поверив, они спросили только: