Должен ещё и ещё раз подчеркнуть тот смертоносный, небытийно-бытийный и просто рискованный уровень, на который вышла сегодняшняя подлинная литература и вообще человеческий дух. Ему-то, между прочим, и противостоит игриво-трусливый, ничтожественный постмодернизм — с напыщенной серьёзностью только что наложившего в штаны младенца. Но слишком, "супер"-неприлично его эстетическое, зеленовато-долларовое кредо, или нет, — пускай делает непорочный вид, что именно стоймя надо "по-большому", "высокопарно" испражняться — глядишь, и сойдёт за новую интеллигентскую оригинальность — за сверхновую "русскую" элитарность и "отгороженность"…
Но настоящие писатели современной эпохи не шарахаются и не испражняются от её наэлектризованных и оголённых смыслов (причём самого различного и потому не важно какого толка) ни с постмодернистским душком, ни с постмодернистской стойкой "смирно". Напротив, они проводят через себя действительно истинный ток подлинной — Богоподобной и Богообразной — человечности, подлинной русской культуры и экзистенциальности, теперь живущей и животворящей на острие не столько небытийно-бытийного пера, сколько небытийно-бытийной судьбы творца. И кто-то не спасается, по-настоящему, серьёзно не спасается — чудом. По вспомошествию самой Благодати…
МЫ – РИСКОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ (Беседа Сергея Шаргунова и Владимира Бондаренко)
Владимир Бондаренко. Сергей, чего вы хотите добиться в литературе? Разве уже мало написано до вас? И разве это написанное кому-нибудь помогло в жизни? Рискованным делом вы занялись…
Сергей Шаргунов. Владимир Григорьевич, моя беседа с вами уже является рискованным шагом в нынешнем литературном мире. Стоило мне явиться на дискуссию, объявленную в ЦДЛ газетой "День литературы", как сразу же примчалась камера от телеканала "Культура" и меня стали попрекать: как вы связались с ними? Уже в "Коммерсанте" написали, что я зарекомендовал себя как автор радикальной газеты. Уверен, и эта наша беседа несомненно вызовет нарекания. Я же изначально как бы представляю либеральную прослойку в молодой литературе. Печатаюсь в либеральных литературных изданиях. Но мне бы хотелось отойти в сторону от этой политической узости. Я вижу сегодня некий единый литературный процесс, и мне кажется, новое литературное поколение, наше поколение — в состоянии вывести литературу из тупика, в том числе, ностальгии об ушедшем. Думаю, мы склеиваем разбитое вдребезги общество, а для этого ищем свой большой стиль.
В.Б. Что же это еще за большой стиль? Чуть ли не тоталитаризмом попахивает от таких слов… Это эстетическое направление, или же шире — стиль жизни?
С.Ш. Моя повесть "Ура", опубликованная в "Новом мире", а новые главы из неё печатает и "Новая газета", и попсовый журнал "Молодой", и вы в "Дне литературы", это повесть-проект. Нельзя говорить , что кричащие главы кого-то от чего-то спасут. Разве что меня самого. Но я продемонстрировал позитивный, наступательный проект спасения от хаоса. Потому что сегодня и общество, и литература погрязли в вязкой каше. Люди барахтаются и не могут найти друг друга. Я предлагаю свой канат. Натыкаюсь на жесткую критику с разных сторон. На днях зашел в клуб ОГИ, и на меня с пеной у рта и кривой вилкой бросился один известный младопоэт. Он обзывал меня сволочью за то, что я написал главу "Пидоры", прикольнувшись над секс-меньшинствами. Я чувствую натиск людей хаоса. А сам всего лишь мечтаю о слиянии каких-то либерально-патриотических начал с яростно свободными, даже анархистскими. К этому тянутся у нас многие, и этой ситуацией нужно воспользоваться. С одной стороны молодым нравится Эдуард Лимонов, который сумел высветить утерянный тип личности из книг Достоевского… Он, как молния, высветил исторический тип юношей и девушек, которые идут на каторгу и голодовку. Казалось бы, этот тип был потерян в безвременье… С другой стороны, у нас появились собственные писатели: Роман Сенчин, Аркадий Бабченко — молодые тяжеловесы в литературе и костлявая хулиганка Денежкина, моя теперь хорошая подруга. Конечно, каждый художник — это отдельная личность. Но мы все из одного времени, и значит, должны возиться среди плоти и нервов времени, и открывать тех героев, на которых время держится…
В.Б. Иногда возникает ощущение, что молодая литература возникла сейчас как бы из ничего, из пустоты, с чистого листа. Исчезла осознанно, или случайно преемственность литературных поколений. Даже после октябрьской революции такого не было. Молодые продолжали своих предшественников. Кто шел от Горького, кто от Бунина, кто от Чехова, кто от Гумилева… У авангарда были свои предшественники. У традиционалистов — свои. Была некая литературная гармония, даже в привычных противостояниях. Сейчас молодые отринули от себя всё: и либералов-шестидесятников, поделом смешав их с грязью, и деревенскую прозу, не видя уже в жизни ни той деревни, ни тех людей… Вы будто пробуете начать с нуля, разве что беря в учителя каждый своего кумира из далёкого прошлого мировой культуры. Это так и есть? Думаю, если так и есть, вы все пошли опасным путём. Еще сильные таланты выживут, хотя и с потерями, но в целом это новое изобретение литературных велосипедов, это новое варварство превратит вас в некую младописьменную литературу, отбросит далеко на обочину от мировой культуры. Опора на предшествующие поколения в одной из самых великих литератур мира, думаю, была бы полезна вам всем…