Но лето ведь рядом — и ты за рекою
Срываешь ромашки счастливой рукою.
Глазами счастливыми
смотришь в просторы:
Там — наша рябина!
Там — небо и горы!
Ещё далеко до морозной метели,
Куда же так рано они полетели?
Облака уйдут
Облака уйдут за горизонт
И опять,
невыразимо знойный,
Развернётся и повиснет зонт,
Солнечный, над Родиной спокойной.
Самолёту путь и кораблю,
Журавлю и страннику открытый,
Сто дорог!..
А я тебя люблю
На тропине, той, не позабытой!..
Храм звонит — себя побереги,
Храм звонит — храни меня едино:
Радонежье!
Сергия шаги!
Русским светом полнится долина!
Поцелую, молча обниму —
Стон счастливый!..
Ветер!...
И созвездья!.
Сеющие ненависть и тьму
Приближают скорое возмездье.
К сумеркам грустнеют небеса,
Птицы тихо в травы опустились,
Ну зачем, зачем твои глаза
На моих, дрожа, остановились?
Видишь, обелиски и кресты,
Видишь,
избы на старух похожи,
Это — мы с тобою, я и ты,
Это — свет и Сергий!..
Боже!..
Боже!
Перелески любви
Вот опять впереди не холмы, а звенят Каракумы,
Не ромашки твои, а песок раскаленный звенит,
О, пустыня души, облаками горюнными думы
За тобою уплыли в чужой и нерусский зенит!..
Не боюсь я измен, не хочу я любви и тревоги,
Оглянусь я и вспомню: вся жизнь беззаветно чиста —
Ничего у меня, кроме этой бессмертной дороги.
Прямо к иве рыдающей или к сиянью креста.
Я несу тебя, иволгу, тёплую, вещую птицу,
Даже трепет и голос твой oтчим просторам дарю,
Ну зачем же так часто не стон твой тоскующий снится,
И багряные листья летят и летят на зарю.
Видишь, ива склонилась над омутом злым на колени,
Задержались дожди и в горах затаились ветра.
Ну зачем же так часто мне снятся две тени, две тени
И луна каракумская — с вечера и до утра?
О, пустыня души, облаками плывущие думы,
И миражные дюны, где сеется золотом зной,
Перелески любви и ордынских разлук Каракумы,
И рябины закатной — багряная гроздь надо мной!..
Как прежде
Спускается полночь туманною мглой-покрывалом,
От края до края, — над честным усталым Уралом,
Где в полдень высокий орлы из ущелий взлетали,
Сплошной немотою наполнены грозные дали.
Не шепчутся травы, уснули в осоках стрекозы,
И только о чем-то звенят и рыдают берёзы.
Меня окликают, тебя ль, осторожные, ищут,
А беды, как звери, по краю по отчему рыщут.
За сталью заводов — деревни, избёнки, избёнки,
Старухам не вспомнить новорождённом ребёнке:
Кресты — на могилах, на трассе — до звёзд обелиски,
Мерцают в граните героев бессчётные списки.
За горе России, как прежде, никто не в ответе,
И мы одиноки с тобою — на целой планете!..
Ревнивая минута
Протяни мне руку — скорбь и смута,
Ниже мглы и тише сна поэт:
Кажется, скала, а не минута
Рушится — и утоленья нет.
Травы плачут, облака мятутся,
Громы поднимаются в зенит,
И луна, как золотое блюдце,
Молнией расколота, звенит.
Ты зачем другого целовала,
Ластила улыбками его, —
Неужель моих объятий мало,
Скифского безумья моего?
От зари и до зари тебе я
Страсть дарил и молодость дарил,
Словно, не смущаясь, не робея,
Красоту вселенскую творил!..
Это ты и плакала, и пела,
К сердцу приникая головой,
Жизнь цвела, черёмуха кипела,
Взятая стихией ветровой.
Если ревность обернулась мукой,
А тоску подтачивает злость,
Значит, нам с тобой перед разлукой
Звёздный свет сберечь не удалось.
Непогодь
Равнины, взгорья непогожие,
И перехватывает дух:
Я вижу избы, так похожие
На русских сгорбленных старух.
Они бредут, осиротелые,
Во глубине родной земли,
Их вьюги, похоронно-белые,
Победной славой замели.
Мужья их с клёкотом орлиным
В атаки шли, за взводом взвод,
И, молодые, под Берлином
Лежат, ни горя, ни забот...
Весенний луг цветами пёстрый,
А вам и впредь отрады нет,
О, Богородицыны сестры,
Седые вдовы чёрных лет!
Вожди и чуда прорицатели
Поразметали ваш уют,
А ныне свежие предатели
Погосты наши продают.
Гнетёт меня тоска острейшая
И не встречает отчий край.
Изба, прабабушка святейшая,
Ну, подожди, не умирай!
ВорьЁ и вороньЁ
Золотоголовые подсолнухи,
Вы куда торопитесь, куда,
Вас в Чечне подкосит пуля, олухи,
Богатеям — шик, а нам — беда.
Золотоголовые ребятушки, —
Эполеты штурмовые роб,
Вон вчера на самолёте бабушке