Выбрать главу

В аду нет надежды! А в поэме Кузнецова есть. И поэт прав. Ибо вечные муки все-таки искупают хоть маленькую частичку огромного греха. О Сталине написано так:

Все-таки Бог его огненным оком призрел:

Раньше но плечи, теперь он по пояс горел.

Об Иоанне Грозном:

Очи смежив, он сидел на обугленном пне,

Крепко стонал и дремал временами во сне.

Прежде по плечи горел, а теперь по колени...

Надежда остается! Но только не у предателей Отечества. Шведский прихвостень Мазепа, немецкая сука — Власов, рязанский князь Олег, князь Курбский "аки пес смердящий",— измена не прощается и адом, не зря и муки у них всех одинаковы, в назидание грядущим изменника хочу привести эти муки полностью:

... и вечные муки,

К черному солнцу вздымал он дрожащие руки,

Мрачно молился, не видя уже ничего.

Падали руки, за горло хватая его.

Так на огне и держали обвисшее тело

На посрамленье души, и оно закоптело.

Дым через уши валил из спинного хребта

Черный язык вылезал, как змея, изо рта

Что происходит?— мой спутник поверил едва ли.

Это предатель, — сказал я в глубокой печали.

— Русский предатель. Он душит себя самого.

Так принимает он казнь не от мира сего.

Пускай задумаются нынешние изменники — калугины и резуны, что их ждет ТАМ... Не зря в аду оказались и авторы "расстрельного письма", забывшие заповедь: "НЕ УБИЙ!" Они — не личные враги Юрия Кузнецова, как в случае с Данте, а враги моего Отечества и Небесной России. Скольких Господь уже зачеркнул своим пером, а? Грех предательства наказуем.

Много в поэме прекрасных женских образов. Начну с праматери, с Евы:

Тут я услышал, как Ева Адаму сказала —

Этот живой! — и, стыдясь, на меня указала.

Тут я заметил, как сильно смутилась она

Так и осталась в ней дева на все времена

Так и стоит, прикрывая одною рукою

Белые горы, а темный пригорок — другою.

Как целомудренно поэт коснулся образа Евы, одним лишь намеком показав ее прекрасную наготу. У иного это бы получилось и грязно, и пошло... А как написана сцена страстных любовников, сгоравших от страсти когда-то на земле, а теперь горящих в двух кострах: Жанны д'Арк на одном и барона Жиль де Рэ на другом,— того самого барона, известного еще и под именем Синяя Борода:

О, как близки! Дай же руку во имя любви!

— Руку и сердце!— рыдала она в забытьи.

Тщетно друг к другу тянули они свои руки:

Не сокращался никак промежуток разлуки.

Ногти на пальцах горели — и змеи огня

Их удлиняли, горячую память храня.

Только их блики встречались во тьме промежутка

И целовались, как голуби, кротко и жутко.

Не менее сильные сцены у Грозного и Анастасии, Тютчева и Денисьевой, чтоб полностью получить, как пишут московские критики, "настоящее эстетическое наслаждение" — нужно всё прочитать самому, своими глазами.

Пронзительные строки о любви. А что может быть божественнее ее? Человек-Христос одарил их такими дарами? Нет, но Бог Христос!

И Он же автору:

И начертал карту ада горящим перстом

Прямо на воздухе. Вот она Божия милость!

Звездная карта мерцала, горела, дымилась...

И автор поймал левой рукой часть карты, которая уместилась в ладони и... этого хватило, чтоб пройти всего лишь через маленькую часть Бездны и написать Великую поэму о ней! Хочу еще сказать и о мистическом образе, скрывающемся в зеленой ветке омелы:

Молнии злобы Христа оперили, как стрелы,

Он их стряхнул — и зеленую ветку омелы

Бросил в противника острым обратным концом.