Савва Ямщиков АЙ, МОСЬКИ...
Ругать классическую русскую литературу стало у современных культурных деятелей, а особливо у "прогрессивных" писателей, признаком хорошего тона. Чем шкодливее и изворотливее нынешний слагатель слов, тем больше это охаивание напоминает лай беспородной собачонки, сорвавшейся с поводка. Верховодят шабашем "на лысой горе" сочинители образца Витечки Ерофеева. Странички "свободолюбивых" опусов сего графомана еще со времен доморощенного бестселлера под названием "Метрополь" пронизанные всеотдайной любовью к нужникам и воспеванию гениталий, нынче превратились в несусветную похабень, которая вполне тянет на пятнадцать суток милицейского режима. Но вместо общей камеры и метлы для уборки мостовых щедрое наше телевидение, особливо образованнический канал "Культура", предоставляет своему анфантерриблю эфирного времени, как говорится, "от пуза", и тот, стараясь не отстать от подельника по глумлению над "разумным, добрым и вечным" гламурного шоумена Швыдкого-министра, растлевает оттопыренных налогоплательщиков на полную катушку, купаясь в дешевой софитной популярности на виду у истеричных поклонников и поклонниц.
Более солидные и маститые друзья Ерофеева по литературному цеху, несостоявшиеся классики образца Аксенова, Попова, Толстой и иже с ними изгаляются над классиками состоявшимися чуть сдержаннее, хитрее, хотя и не скажу, что умнее. Читать творения российских псевдопоследователей Джойса, Кафки, Камю или самого Пруста может только человек отменного здоровья, имеющий уйму свободного времени и сильно обделенный здравым умом.
У притомившихся от бумагомарания насмешников этих и своя крыша имеется, "Пен-клубом" именуемая. Принимают в элитарную лавочку, строго следуя демократическим канонам, лишь на деле проверенных братков, а презираемым ими авторам с фамилиями Распутин, Белов, Бородин, Балашов, Личутин и тому подобным, дорога в ту малину заказана. Паханом в клубе поставлен несложившийся футболист, ярый поклонник постмодернизма, пролетевший над его верхушками и готовый за интересы модных своих подельников "моргалы выколоть". Подобно играющему в правозащитника многоликому Ковалеву, заступающемуся лишь за чеченских бандитов, российских журналистов с корочками "Свободы" и торговцев закрытыми сведениями российских ученых, наши пенклубовцы и глазом не моргнули, когда на книжных прилавках появилась провокационная брошюрка некоего Войновича, оплевывающая А.И.Солженицына. Не прислушались глухари сии к блистательной и тревожной рецензии И.П.Золотусского, в пух и прах разбившей демократический донос, порочащий человека и писателя, ценой собственной жизни отвоевавшего право "войновичам" существовать вольготно и писать бесцензурно. Молчат воды в рот набравшие литературные витии, когда обильно подпитанные заграничными денежными пособиями шустрые наши культуртрегеры впопыхах лепят в Петербурге мемориал поэту Бродскому. Забыли равноудаленные правдолюбцы, что нет еще в России памятников Пастернаку, Гумилеву, Цветаевой, Ахматовой, да, наконец, великий Тютчев даже бюстика не удостоен. Закрыли глаза юрисконсульты "Пенклуба" на принятое в цивилизованном мире разумное правило фиксировать заслуги деятелей культуры в камне и металле лишь по прошествии полувека со дня кончины. Так пусть не возмущаются литературные горе-демократы, что, руководствуясь теми же принципами вседозволенности, оппоненты их городят рядом с Кремлем музеи Шилова и Глазунова, впервые в истории человечества увековечивая живых "гениев", не успевших занять свои ниши в богатейшем художественном наследии Отечества.
Если литераторы "в законе" позволяют себе глумление над титанами, давшими миру нетленные образцы божественной поэзии и прозы, то почему бы и окололитературным образованцам не поглумиться над трудами тех, кто научил их читать и писать. Изгаляются и гогочут беспардонно, цинично, безнаказанно, ведь мертвые сраму не имут. Уставший от музыкальных свершений и буддистских камланий, некогда выглядевший думающим и стремящимся к познанию прекрасного, Борис Гребенщиков, предваряя каждое свое интервью (а их не счесть) ремаркой о том, что он этот жанр ненавидит, как не терпел его Андрей Рублев (откуда он это знает, а может, прославленный иконописец был человеком разговорчивым), договорился до полного неприятия "Войны и мира". Ни один толстовский образ не мил и даже неприятен утомленному барду, и ничего почерпнуть из сей опостылевшей книжонки он не может. Вспоминаю, как однокурсники Андрея Тарковского рассказывали о миниатюрном своем товарище, вечно носящем под мышкой толстый том любимого романа и старавшемся подражать своему тезке — князю Болконскому. Это и стало одной из причин, что по прошествии длительного для жизни кинопродукции времени на одном дыхании смотрятся "Андрей Рублев", "Иваново детство", "Зеркало"… А вот не прошло и года, и кто теперь вспомнит пошловато глумливый фильм некоего режиссера Учителя, покопавшегося вместе с единомышленниками в исподнем русского классика Бунина.