Неповторимы лики, позы
раздетых клёнов и берёз.
И липа... Нет, не вековая —
девица в кружевном платке,
не существует — созревает
на новогоднем пикнике.
А вот и ёлочка!
Ухмылка
вдруг моего коснулась рта:
стоит под ёлочкой бутылка,
невзрачная, как сирота.
Прозрачная — раздумьям пища,
снегурочка из-под пивка...
Никто ее — ни принц, ни нищий —
не оприходовал пока...
ДОТЯНУТЬ ДО УТРА
Это было вчера:
в голове — заварушка...
Дотянуть до утра —
до свиданья, подушка!
Дотянуть до зари,
до проталинки в небе...
Ну, а с солнцем внутри —
хоть в голодные степи!
Дотянуть до звонка
желтогрудой синички,
до куста, где река
холодна по привычке.
Дотянуть до огня
в том крестьянском окошке.
Снова сесть на коня
и — по старой дорожке!
ТОРЖИЩЕ
По набережной в шляпе
и в пламенном плаще
солидный, как Шаляпин,
идет — на торжи-ще!
Там хищные поэты
в бородках и без них
бубнят свои сонеты
и прочий псевдостих.
Они отнюдь не братцы,
а так... полушпана.
Им надобно продаться,
хоть виршам — грош цена.
Готовые друг друга
обкушать до костей...
У них с мозгами туго,
а дух-душа — злодей!
...А добрый сочинитель
сидит в своём углу.
Он сам с собой воитель,
не приглашён к столу.
ОДУВАНЧИК
Внешность всякая обманчива, —
взять хотя бы облик мой:
стал я "божьим одуванчиком",
но в душе, как штык, — прямой!
— "Штык? В душе? Дедуля — шутите:
одуванчик вы, увы.
И стихи, как парашютики,
облетают с головы..."
Ну и ладно, себе думаю:
отслужил, но — не залёг.
И торчит мой — "божьей дудкою" —
из-под снега — стебелёк!
АУТОДАФЕ
Истлевает костёр на снегу,
провалился до самой землицы.
Я на нём свои вымыслы жгу:
брать в дорогу сей хлам — не годится.
Я сижу — подо мной чемодан.
Вьюга пепел бумажный уносит...
Мне на сборы Спасителем дан
срок — с весны по уютную осень.
Прогорело... Остался дымок.
Он витает над спёкшейся лункой.
...Не шутейную жизнь превозмог
в этом мире холодном, подлунном.
АНТИУТОПИЯ
Нет, в Гефсиманском не был я саду.
Ни в ад, ни в рай — наверняка не попаду,
В Создателя сей жизни на земле
я — верю... Но барахтаюсь во зле.
И хоть прослушал проповедь Добра, —
опять рычал в троллейбусе вчера.
Проснулся на земле...
Спросил её: "Ты — кто?"
— "Я — ваше кладбище по имени Ничто.
Я ваших вер и чаяний приют.
Здесь на деревьях птички Божии поют.
Здесь! Только здесь —
и смрад, и благодать.
А за чертой Земли
вам Бога — не видать."
ВАЛУН
На дне распадка, где ручей,
лежал валун. Он был ничей.
На нем порой сидела птица,
что из ручья могла напиться.
По вечерам туман ему —
как бы набрасывал чалму.
И что-то было в его лике
от слов: задумчивый, великий...
Вне времени, как Божий дар,
он был не молод и не стар.
Он спал. Что делать валуну? —
Возник и отошёл ко сну.
И не его, пардон, вина,
что — не любил, не пил вина,
не щебетал, как Божья пташка,
И лишь — вздыхал порою тяжко,
когда сходились две эпохи.
...На днях я слышал эти вздохи.
"ДЕЖУРНЫЙ ПО СТРАНЕ"
Единокровен сатане, —
такой же древний,
теперь дежурит по стране,
не спит, не дремлет.
Не заскорузлый бутерброд,
жабоподобен,
тот юморист куснёт народ, —
и кайф — в утробе!
На Красной площади, как прыщ,
налитый гноем,
вещает, что теперь он — нищ,
помят разбоем;
но Запад Мойше — до звезды:
он занят делом.
Он из России борозды
ещё не сделал.
А мог бы запросто слинять,
пока — не жмурик...
Но хочет он пообвинять
и — подежурить!
Душевный теребит покой...
Друг? Враг народа?
Простить? Или — под зад ногой
урода?
Валентина Ерофеева “НЕСТЕРПИМО ОЖИДАНЬЕ ВСТРЕЧИ...”
***
Откуда это? Из каких
Запасов тайн, полупризнаний
Ты проявился и затих,
Страшась очерченности знаний
В границах, заданных судьбой?
И полуветер, полувсплеск,
Тончайший штрих, нежнейший блеск