Что из небесной скрижали течет...
Берегом Родины тяжко ступаю.
Может, хоть так отмолю я грехи.
Тем, что из речки разбойной черпаю,
Как из небесной скрижали, стихи.
***
Налейте, налейте вина!
За всех я сегодня плачу!
Срывается в пропасть страна,
И я вместе с нею лечу.
Всему я, всему я виной.
Меня попрошу не жалеть.
А вы полетите со мной?
Всем вместе сподручней лететь.
Стаканами дробно звеня,
Плечом примыкая к плечу...
Слабо вам прожить без меня?
А я в неизвестность лечу.
А я со страною родной
Растаю в небесной дали...
А вы полетите со мной,
Соколики русской земли?
Опора ее и броня
И в жизни и на небеси,
Дай Бог вам прожить без меня,
Но Бог упаси — без Руси!
***
В парадных военных расчетах:
Великая слава течет...
В расчет не берут желторотых.
Их скромная слава не в счет.
Оркестров мажорное форте —
Бесстрашным солдатам страны.
А дети победного фронта
Стоят у обочин войны.
И с ними стоит моя мама
И машет героям рукой...
Салютов небесная манна
Над Родиной плещет рекой!
За спинами граждан нарядных,
Ничуть не смущая их вид,
На ящике из-под снарядов
В слезах моя мама стоит.
Вот так всю войну простояла,
Поскольку росточком мала.
Снаряды она снаряжала
И верой в Победу жила.
Не то моей маме обидно,
Что горьким был доблестный труд,
А что из-за роста не видно,
Как строем гвардейцы идут.
Несметные выпали беды
На долю геройской страны.
А дети священной Победы
Стоят у обочин войны.
В толпе ротозеев парадных,
Ничуть не смущая их вид,
На ящике из-под снарядов
Военное детство стоит.
ДА НЕ ЕВРЕЙ Я!
Во всяком случае, ни в одной из линий моих предков ни одного еврея последние полтораста лет не просматривается. Ну а что там было прежде, так тут, как у всех, — полная неизвестность.
"А как же тогда, — спрашивают меня, — ты был допущен? В святая святых?"
Да очень просто: ребёнок должен был родиться. Так что старый, доставшийся ещё от прапрадедов способ.
Но характерами мы не сошлись — такая была формулировка при разводе. Так что на самом деле зять я бывший. Но с десятилетним стажем.
Почему я об этом пишу? Вернее, истошно кричу?
Во-первых, все без исключения читатели, с которыми мне довелось пересечься, задавали мне этот вопрос — сами понимаете какой.
А во-вторых, что бы вы на моём месте сделали, увидев на "Олимпийском" такую картину? Один за другим люди брезгливо так двумя пальцами подцепляли мою книгу и, приподняв её сантиметров на пять, роняли с выражением крайней гадливости.
Откуда такие эмоции?
Может, знакомые с частной жизнью полуобычных евреев люди, взяв в руки "Записки зятя главраввина", начинают представлять о жизни их верхушки такое, что тут же начинает выворачивать наизнанку?
А может, они согласно тому же приёму экстраполяции начинают представлять: чтобы оказаться зятем главраввина, каким же надо быть нравственным уродом? Тут их и накрывает пароксизм омерзения.
Действительно, люди по жизни знают, что еврейки выходят за еврея только уж если ее никто другой не берёт. Но пока есть надежда, они охотятся или на тех, кто тяготеет к власти, или, что реже, уж как-то особо одарён.