Но вот нам, однако, и вакуум! Вакуум — и те, кто в нем был так долго прописан… А неплохо ведь пишут люди "Вакуума" — аж со времен Аввакума!
Здесь можно было бы и точку поставить, так как, вроде, найдено (и, по возможности, процитировано) главное. Но нет! Палитра художника всегда богаче, может быть, даже самой важной из своих отдельных красок, — сказала бы я (кабы краски И НА ХОЛСТЕ можно было рассматривать по отдельности) — и не хочется так уж сразу обрывать изыскательскую речь об авторе, сделавшем на мой взгляд не одно открытие в лирике...
Сравнительно небольшая — в 158 страниц — книжка Широкова вместила в себя множество различных сторон его таланта. Множество подходов к возможностям письма, со всеми попутными автопортретными воплощениями и перевоплощениями, с хулиганствами, с игрой то веселой, то грустной… здесь мы видим стихи, сочиненные за десять лет (с 1989 по 90-е годы включительно). И можем проследить картину изменений, вкравшихся за это время в авторскую стилистику и тематику (если, конечно, можно вкрасться открыто)! При всем при том раздел 1995 года представляется мне самым сильным: жаль, что так мало я успела из него процитировать! Жаль вообще, что "нельзя объять необъятное", что нет времени поговорить, например, о широковских переводах, также включенных в книгу, — (лучшими бы я назвала переводы из Китса!) И даже о, видимо, особо важном для автора (а, может быть, и для нас) большом стихотворении "Редактор, читатель и поэт", уже в названии которого слышится влиятельная классика. (Но здесь ведь нам предложен для размышления сугубо современный вариант вечных вопросов литературы)… Не удается пока сказать ни об интереснейшей прозе Виктора Широкова, — и автобиографичной, и публицистичной, и фантастичной, а главное — очень современной! Ни об его разносторонней литературно-общественной деятельности. И мало ли о чем еще не успевается, когда рискуешь судить о развивающейся на глазах Традиции, — о творчестве движущемся, живом, самокритичном…
И это, наверное, ничего, что не "подался" поэт "в Дон-Кихоты". (Хотя, может быть, сколько-то и подался? Как знать!) и что "с ветряками" не спорит. Хотя, возможно, уже и спорит? И, авось, — не с ними одними? Потому что все равно:
Струятся бесценные зерна
и времечко мелет муку,
чтоб каждый прожил не позорно,
а дело свершил на веку.
Август 2002 года
Владимир Винников СЕРИАЛ
Вроде бы ни с того ни с сего (а может быть, и с того, и с сего) московско-питерское издательство “Лимбус пресс” затеяло серию “Инстанция вкуса”, в которой публикуются самые достойные (с его, издательства, точки зрения) литературные критики современной России. Разумеется, критиковать критиков — что-то типа пресловутой кабачковой икры, которую “кто-то уже кушал”. А вот выявление идейных и эстетических основ их деятельности может оказаться совсем не лишней краской в пейзаже современной отечественной мысли.
ВЕСЁЛЫЙ МАРТИРОЛОГ
Виктор ТОПОРОВ. Похороны Гулливера в стране лилипутов.— СПб.–М.: Лимбус Пресс, 2002, 496 с., 3000 экз.
"Умер не только Иван Петрович (и не только Борхес), умерла проза толстожурнальная, она же вагриусовская... Умерло букеровское-антибукеровское мельтешение не встребованных никем, кроме приятеля-критика, сочинителей и сочинений. Умерли книги, выпускаемые при поддержке городской (в Питере) администрации и/или института "Открытое общество". Писатели-правозащитники из ПЕН-клуба и пассажиры "литературного поезда" болтаются в проруби и околачивают груши на садовом участке в Переделкине или в поселке Вырица. Фантасты во главе с Малым Братом совершают ритуальное сеппуку Мечом Руматы. Татьяна Толстая травится дезодорантом, Виктор Пелевин — мухоморами. Владимир Сорокин становится респектабельным классиком. Широколобая публика читает Маринину и Акунина, высоколобая — новых серапионов..."— таким блестящим пассажем приветствует автор проект "Наша марка" питерского издательства "Амфора". "Король умер — да здравствует король!" В жанре литературной эпитафии псевдоживым псевдоклассикам В.Топоров удивительно хорош — ибо чувствует и понимает течение реального литературного процесса.
"Крусанов, в отличие от, например, Владимира Сорокина, не пародирует отечественную словесность,.. он проверяет ее на "вшивость" — и крусановской проверки (по крайней мере, в рамках крусановского романа), она не выдерживает. Вымечтанное литературой должно осуществиться в жизни — такова первая предпосылка. Литература может вымечтать лишь великое непотребство — вторая предпосылка... Нас в очередной раз ожидает великое непотребство. Тезис, он же синтез".
Конечно, превосходны "Похороны Гулливера", на которые и сам автор не раз ссылается в относящихся к "лилипутам" статьях. Но... "Всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее",— эти слова, сказанные распорядителем брака в Кане Галилейской, можно отнести к Виктору Топорову.
Он умеет и любит устроить праздник — что называется, подать товар лицом. Однако ему явно не хватает "хорошего вина", живой литературы, "меры полной и нагнетенной", сравнивая с которой всяческих недомерков-лилипутов, можно вволю и не слишком отступая от истины отвести душу. Его "полуоткрытия" (Владимир Шаров, Сергей Болмат, Николай Шадрунов, Владимир Мотрич) — это, скорее, не явления, а предвестники, далекие сполохи на горизонте. Но их тоже нужно еще разглядеть...
"Когда поминки по литературе затевает яркий и праздничный талант, то становится ясно, что она (литература) живехонька".
В ПОЛЬЗУ БЫТИЯ
Татьяна МОСКВИНА. Похвала плохому шоколаду.— СПб.–М.: Лимбус Пресс, 2002, 384 с., 3000 экз.
"Без закона, по закону — всё равно мои решения были приняты в пользу бытия. Очень уж враг распоясался, оскорбляя нас и наше право иметь детей. Философ Николай Бердяев заметил как-то, что вид беременной женщины был ему всегда отвратителен. Слушайте, и такую дрянь изучают в университетах, диссертации о нем пишут?! Что путного может сказать людям такой философ? Что хорошего во всех этих Ницше и Шопенгауэрах, которые ни одного ребенка не вырастили и всякую чушь долдонили о женщинах? Родивший ребенка — знает о цене человека".