КТО ДЕРЖАВИН? Владимир КОСТРОВ. Песня, женщина и река...— М.: Молодая гвардия, 2001, 286 с., 3000 экз.
Стихи Владимира Кострова — стихи простые и искренние, но их простота порой бывает близка к совершенству, как совершенна бывает простота полевого цветка или ребенка. Сам же Владимир Костров при всей своей искренности далеко не прост.
Но мне слышатся скрипы ворот и телег.
И огневка ныряет в нетронутый снег.
И петух гомонит ку-ка-ре-ку.
Вот такие дела, дорогой человек,
Там, вдали, за рекою кончается век.
Только я переплыл эту реку!
На фоне других изданий серии "Песня, женщина и река..." — книга небольшая, хотя, казалось бы, автор на правах членов редакционной коллегии мог бы и развернуться. Но чем больше прав, тем выше и ответственность. Владимир Костров и как поэт, и как человек вызывает, как минимум, уважение. Вот он рассказывает о своих однофамильцах, удостоенных некогда внимания Державина, Пушкина и Маяковского, и заключает.
Классиков высокое доверье
на мою фамилью снизошло.
Чем за то доверье отплачу им?
Впрочем, перспективы не плохи.
Вознесенский, Храмов, Феликс Чуев
посвящали мне свои стихи.
Может быть, хоть этим буду славен
на просторах матушки-Руси.
Я Костров.
А кто из них Державин
или Пушкин, Боже упаси?!
МЕЧ ДЕРВИША Тимур ЗУЛЬФИКАРОВ. Лазоревый странник.— М.: Молодая гвардия, 2002, 543 с., 2000 экз.
В русской поэзии Тимур Зульфикаров, хотя и любит быть первым, оригинальным, ни на кого не похожим, все-таки, кажется, второй по счету дервиш — после Велимира Хлебникова. Однако символическая подоплека его творчества совершенно другая. Не хлеб, но меч (зульфикар — священный клинок с двумя лезвиями) сокрыт внутри восточной вязи его ветвящихся, струящихся — ай, переливающихся! — метафор, притч, иносказаний.
На обложке книги — каменная половецкая (ой ли?) баба с присевшим на нее степным орлом. Зульфикаров медленно раскапывает курган русского языка, рассматривает, поворачивая то так, то эдак, каждое найденное слово, смутно припоминая, что таджики — ираноязычны так же, как были ираноязычны скифские племена, некогда населявшие наши южные степи.
"Да, скифы — вы! Да, азиаты — вы!"— вслед за Блоком (снова Блок) мог бы произнести Тимур Зульфикаров. Но не скажет, лукавец восточный, будет дразнить читателей золотыми курганными потаенными бляшками слов, некогда нашитых на истлевшие уже древние смыслы, соединявшие великие горы Памира с великими русскими равнинами. "И тает Русь и храм и лес / И тает душа камень / И талый конь в воде очес / Плывет не выплывает".
Татьяна Шиманова ДУЭЛЬ ВСЕГДА БЫЛА И БУДЕТ
Это необычная книга стихов. Стихи определяются автором как особое состояние души, требующее немедленного дела — дела доброго и прочного, настоящего и вполне определенного. Стихи звучат, и кованым своим ритмом преображают разрозненные, когда-то виденные картины в стройные изображения:
Слова слагаются в мои стихи,
Как аромат сжимается в духи,
Пары, сгущаясь, образуют дождь,
И как из смертных вырастает вождь.
Но вряд ли бросится в глаза читателям другая особенность, которая определяет общий облик и характер стихотворной книги: в ней преобладают мужские рифмы — рифмы с ударным последним слогом, точные и строгие, энергичные по своей сути:
Природе — восемнадцать лет,
Свежа и горяча.
А очи — как лазурный цвет
Веселого ключа.
Зависнут пташки и поют
В небесном хрустале.
И разливается уют
По небу и земле.
Это стихотворение "По далям русским", как и многие другие в книге, сейчас потребует от читателя успеть "вписаться в поворот": мысль автора стремительна и неожиданна, хотя все, вроде бы, вполне традиционно: и тема русской дороги, и блоковский (или есенинский? рубцовский?) образ женского платка. Но у предшественников платок где-то вдали маячит — расписной или темный, а здесь — отсутствует: без плотного платка развивается "вкривь и вкось" дорога — так же, как на ветру плещут "вкривь и вкось" волосы восемнадцатилетней синеглазой красавицы: