Ты вдруг начинаешь понимать, что именно это смыслополагающее, ослепительное "ничего" есть настоящая, имманентная, органическая и не тазобедренная "самооппозиция" ясной, успокоительной и, можно сказать, ритуализированной России. Ты вдруг начинаешь погружаться, пропадать — объективизироваться! — в прямо разверзающейся, прямо противоположной под тобой бездне: фашистско-нацистском преисподе — "этой" разлагающейся от твоих верноподданнических, если не буквально удобряющих объятий — "этой" любвеобильно агонизирующей — страны.
Иначе говоря, если и просматривается у сегодняшней — цивилизованной и безбожно осчастливленной — России хоть какой-нибудь реальный смысл существования, то только в невыносимой: самоубийственной и — понятное дело — табуированной, заклятой однозначно-положительным светом — тьме, только в фашистско-нацистском, спрутообразном корневище. И оно уже естественно прёт, прорывается, застит округу — оно уже естественно предопределяет внешне-гуманную историческую явь — убойно-заразительным облучением, а не совершенно, не тотально интеллигентским соитием и столбнячком: то просвещённо-монархического, то просвещённо-консервативного, то, в конце концов, просто "мочильно-сортирного" улёта — лишь бы поближе к лучезарным небесам — комильфо — лишь бы поближе к эффективнейшей смерти — всевозможной России — пожалуйте, полный гуманизец.
Да, наш официоз дьявольски изобретателен и гениален. Продолжая, беспредельно продолжая "ноу-хальную", постимперскую, да и пострусскую любо-пытку ослепляющим светом, он умудрился придать ей, пусть новый, но русский, русский размах. Он умудрился превзойти в своей ново-русскости даже А. Гитлера, который, как известно, ограничился сугубо демократическими, "мирными" мерами при оккупационном — однозначно-утвердительном — правлении во Франции (кстати, в этом пункте мы с ходу достигли цивилизованного уровня, разумеется, начиная с 1991 года). Да, наш официоз пошёл намного дальше, придав своему европеизированному, политкорректному господству — что "силовиковое"?! — и почвенное, и коренное, и традиционалистское, словом, сверхфашистско-нацистское измерение.
Отныне верность, верноподданничество своим предкам и их великим историческим свершениям — стали означать ни много ни мало как демократическую, просвещённую и — органически-самоубийственную, пропащую добродетель: гражданского, патриотического долга. Здесь-и-сейчас. Объективно и "навзвечь".
И вот русский народ начал традиционно, консервативно, по-русски и, безусловно, политкорректно пропадать, исчезать, вымирать — с "ноу-хальным", добровольным, свободолюбивым ражем — оттеняя сверхфашистско-нацистский смысл своего беспрецедентного ныне существования — своего самоедского самобытия, в натуре.
Тот урок, тот мессианский, оригинальный урок, о котором мечтали интеллигентствующие гении России, мы преподнесли с многомиллионной лихвой теперь уже и без нас остолбеневшему — гуманно затерроризированному — миру.
Критерий цивилизирования и просвещённости естественнейшим образом обернулся у нас прогрессивным, всеотзывчивым, общечеловеческим и — роковым — ростом обезбоженного счастья на кладбищенских просторах и в евроремонтных моргах — a "l'idee russe" (В.С.Соловьёв).
Нельзя не отметить, что наш изобретательный официоз всё-таки растерялся, явно и многозначительно растерялся, да и испугался своей без преувеличения сверх-супер-идеологемы: чрезмерно, чересчур и двусмысленно геноцидна и разоблачительна она — не для него ли, такого любвеобильного?! Ведь что получается? что наши бесподобно гуманные и ново-русские правители органически и наверняка заинтересованы в буквальном, тотальном изничтожении "старо"-русского народа.
Вот и остаются сегодняшнему официозу абсурдно-гуманные и едва выносимые заклятия светом, бесплодные, стерильные и — почему бы не целомудренные?! — декларации дать, учредить определение "понимаешь, фашизма"; остаётся и злость, непотребная, нецензурная злость от своего органического и — самоубийственного в этом вопросе бессилия, доходящая до глубинного, преисподнего отчаяния уже от одного дуплета неотвязчивой мысли о юридической правомерности и моральной справедливости — их старо-русского, их инерционно-неизбежного наказания — как только именно народ придёт к власти, причём демократическим, однозначно-бесспорным и просвещённо-интеллигентским путём — не заслужив даже "большевистский" упрёк в насильственном захвате России, не кинув хотя бы "учредительную" "соломинку" утопающему в себя официозу.