Кстати, постоянное присутствие латыни здесь не должно восприниматься читателем в духе "они хочут свою образованность показать". Проблема в другом. Русский язык может разделить, если уже не разделил, судьбу латыни, став мертвым языком, а русский народ — судьбу древних римлян, став "историческим" народом. И это вовсе не отменяет того обстоятельства, что на нем будут писать еще сотни и даже тысячи лет, в том числе — художественные произведения. Но это будет уже совсем другая история и совсем другая литература. Вот в чем фактически расписались в гостинице "Европейская" проголосовавшие за "[голово]ломку" члены Малого жюри премии "Национальный бестселлер" — кто по зрелому размышлению, кто по зову сердца, а кто, может, по каким-то другим причинам. Сути дела это не меняет.
"Филологическая литература", "интернет-литература", "постмодернистская литература", "русскоязычная литература" — все, кто не хочет видеть русский язык мертвым языком, а русский народ — мертвым народом, просто обязаны, на мой взгляд, понимать, что в действительности кроется за этими ярко раскрашенными ярлычками. Конечно, смешно даже подумать, будто приговор жюри, вынесенный представителям всё же русской литературы (ну, хорошо, искренним наследникам ее традиций) Дёгтеву и Крусанову (единственный голос в пользу последнего подал Александр Проханов, остальные голосовали за Гарроса—Евдокимова, Быкова и какого-то венского из Толстых), является свидетельством о смерти. Но это уже, извините, окочательный диагноз, сидетельствующий о том, что болезнь зашла чересчур далеко.
В современной России учреждено и выдается множество литературных премий: и по ту, и по другую сторону забора (а по большому счету, всё же — по ту). И премия "Национальный бестселлер" была одной из немногих, пытавшихся устроить в заборе дырку с контрольно-пропускным пунктом. Похоже, что и здесь движение прекратилось. Наверное, оно и к лучшему.
P.S. Совершив обратное путешествие из Петербурга в Москву, обнаружил, что и вокруг Думы возник пропускной режим со специальным двойным ограждением. Дожили! Народные избранники пытаются отгородиться от народа, который их избрал?! Что это? Демократия? Синдром ЗООфобии, апартеид forever? Или "у страны нет внешних врагов"? Остались, видимо, только внутренние. Но и с ними власть успешно расправляется — по миллиону в год. Законы принимают, какие надо. Так кого же они тогда боятся? От кого прячутся? И, самое главное, за что? А, "партия власти"?
Григорий Бондаренко КОНТУРЫ ИНОГО
Чем хотите, но каждый из нас мечтает оправдаться — трудами, детьми, книгами. А как посмотришь на человека в итоге — перед смертью он остается ни с чем. С одним только страхом в душе и с единственной надеждой — на милость: согрешил…
Абрам Терц. "Крошка Цорес"
Вот и становится совершенно неясно, стоит ли оправдываться. Оправдываться потом за пустые статьи, несжатые полосы газетных страниц, лежалые передовицы… Не оправдаться. Как всем нам, щенкам Божиим, барахтаться в смертных саванах собственных легких словоплетений, так и льющихся — потоком — из бездумных нас. Как легко сейчас писать, Господи! Как страшно сейчас писать! За каждую строку и букву в ответе, страшно. А нас и оторопь не берет, измеряющих статьи рулонами, толщину томов кирпичами. Не конец литературы мы празднуем, нет, а конец человека пишущего, homo scribens, скребущего себе что-то в уголке. Скребите, скребите. Вот и я вам помощник выискался. Будет ли нам оправдание?
Собственно, оправдываться я взялся сначала за три полосы "Иное" в трех предыдущих номерах газеты (март, апрель, май). Дело в том, что раньше за "Иное" отвечал ваш покорный слуга (хотя нигде это оговорено не было), а эти три полосы выходили без моего участия, поскольку я был в отъезде. Поэтому, я не могу почти ничего сказать о материалах уважаемых авторов, появившихся под рубрикой "Иное". Единственное лишь, что они скорее принадлежат к давнему сложившемуся кругу авторов "Дня литературы", чем к тому альтернативному, который была задумка представить на полосах "Иное".
(Оправдался? Вроде бы. Со скрипом, scripsi.)
Второе оправдание, к которому мы подошли, — это о самой полосе, лучше странице, "Иное". Такое запоздалое оправдание я, может быть, и не собрался бы написать, а так, кажется, представился повод.
Для начала, "иное" — это плохое название для рубрики (и это без кокетства и иронии): был уже альманах "Иное", Вадим Штепа выпускает в Петрозаводске журнал "Иначе". Семантика "иного" в современном контексте, тем более, журналистском, слишком очевидна — это некая ожидаемая альтернатива, возможно, какая-то молодежь со свежей или дурной кровью, "рок — русское сопротивление", одним словом. И все-таки мы решили остановиться на этом названии просто по принципу исключения: сразу было очевидно, что на странице будут "иные" авторы, стили, идеи, удачи и ошибки, чем на других полосах газеты. Наша страница пыталась действовать вне полей бытового реализма, политизированной фантасмагории или циничного постмодерна. У авторов "Иного" не было каких-либо возрастных или идеологических ограничений, хотя многие из них, если взглянуть на подшивку, окажутся "молодыми". Только сама "молодость" — понятие очень зыбкое и относительное, совершенно не связанное с астрономическим возрастом.