а то и жизнь вместе с короной,
а то и просто жизнь вообще без короны.
— Что это за жизнь,
если есть такие люди,
и в чем смысл охраны такой жизни?
— Смысл в том,
чтобы все сильные крепкие люди
постепенно вошли
в число вашей охраны,
не отняв у вас вашей жизни
при этом постепенном переходе
и не покушаясь в дальнейшем,
уже в качестве охраны,
на вашу корону.
— Не проще ли
ходить в обычной меховой шапке? —
спросил король,
но ему возразили:
— Не проще,
ибо все равно тяжела шапка Мономаха,
тем более, если и под ней
продолжать думать.
***
Над королем размахивают опахалом
и приговаривают в такт склоняющимся перьям:
— Вы лицо историческое,
поэтому не закрывайте лицо руками.
В ваших руках судьба народа,
поэтому, когда идете вперед,
смотрите под ноги и мягко ступайте.
Когда будете что-нибудь обещать народу,
стучите себя кулаком в грудь —
это можно.
Чтобы грудь при этом бренчала,
мы ее увешаем орденами —
это придаст весомость каждому слову.
— А если народ повернется
к историческому лицу задом?
— Шутить изволите, Ваше Блаженство,
народ есть сущность абстрактная,
так что ему фактически нечем к вам повернуться.
— Любопытно, а мне казалось,
что если кто имеет свое лицо,
то имеет и все остальное.
— Вашему Блаженству
простительны даже крамольные мысли.
— Мысли всегда простительны
(по рядам свиты пролетает шепот —
король сегодня в добром расположении духа).
***
Как отмечают хроники и хроникеры,
народ короля любит,
поскольку король накормил свой народ
чужим народом.
Но если народу тыкать в нос чужим народом,
он ничему не поверит,
он будет задавать ехидные вопросы:
— Откуда видно, что чужой народ съеден.
Можно проверить все пустые упаковки —
на них нет и намека на людоедство,
на наших свалках не найти человеческих скелетов,
в нашем кофе нет чужого пота,
и в блеске наших алмазов и рубинов
ничья чужая кровь не играет.
А вы хотите наши рекламные радужные краски
залить краской стыда, скорее серой, чем красной.
В конце концов, что вы от истории хотите?
Всегда в истории сытые давали работу голодным,
и если кто-то из голодных делался сытым —
это не значило,
что он съел своих голодных братьев.
Ведь чем больше сытых,
тем больше работы для голодных —
это верно как для нашего народа,
так и для любого другого,
для которого наш народ пример для подражания.
Потому нашего короля
должны любить все народы,
и за этим должны следить хроники и хроникеры.
***
Король был когда-то
простым человеком.
И с ним водились простые люди,
для которых все просто.
И вдруг он понял,
что можно быть еще
проще простого.
И тогда с ним стали водиться и те,
для кого все
проще простого.
Главной заботой короля
стало следить за тем, чтобы те,
для кого все проще простого,
присматривали за теми,
для кого все просто.
То есть те, кто проще простого,
не спускали глаз
с простого человека
в надежде на то,
что простой человек
сам уже не допустит
никакого другого человека.
Так они и жили.
Люди как люди.
***
Что за весть нам на хвосте принесла сорока?
И не сорока, а совсем чужая птица,
да и вообще этой птицы никто не видел,
только кто-то слышал,
будто она провещала,
что наш король умер.
Как мы теперь будем,
что с нами без него станет?
Мы ведь думали, что король вечен,
а теперь возможны перемены.
Нам возможно придется
не думать по-другому.
А по-другому не думать —
это очень болезненная перестройка.
Вот поэтому мы горюем,
мы плачем:
на кого ты нас покинул,
вокруг кого теперь будет виться наша свита,
от лица кого мы будем
плясать и петь перед народом,
перед лицом кого
мы будем твердить о благе народа,
вслед за кем,
по поручению кого,
в чью честь и кому на руку?..
Увы!.. Но кто это идет нам навстречу?
Это же его блаженство собственной персоной!..
Кто же это нам подсунул чужую птицу,
да и не чужую, а просто сороку,
на хвосте у которой
мы чуть не поплелись всей свитой...
***
Диковинный сон королю приснился,
будто народ его процветает,
и король понял, что это сновиденье.
Диковинный сон королю приснился,
будто он и не король вовсе,
и тут он в страхе проснулся.
Диковинный сон королю приснился,
будто он свой подданный и не больше,
и тут же сон стал еще глубже.
Диковинный сон королю приснился,
будто он сам над собой поставлен,
с тех пор короля бессонница гложет.
Григорий Орлов ШКОЛА СОПРОТИВЛЕНИЯ ШЕЙМАСА ХИНИ
В Россию в июне приезжал ирландский поэт, лауреат Нобелевской премии 1995 года, Шеймас Хини. Его имя известно не только в Ирландии, где он фактически считается живым классиком, но и во всем мире. Ирландский патриот, рожденный в оккупированной британскими войсками Северной Ирландии, в Дерри, городе святого Колума Килле, посвятивший немало произведений судьбе своего красивого, но кровавого края, известен также как переводчик на современный английский англосаксонского эпоса "Беовульф". Так высокая поэзия преодолевает барьеры ненависти и отторжения, колючую проволоку английских блокпостов и баррикады католического Богсайда. Хини трезво осознает различия между культурами и народами и не стремится к обезличивающей политкорректности, но что-то общее на уровне поэзии или кружки пива всегда найдется. Сам Хини тоже многоуровневый писатель: даже на примере его выступления в ирландском посольстве в Москве и кратких ответов, которые поэт в спешке надиктовал нам в шумной курилке посольства, мы видим эти два уровня. Смеем надеяться, что второй, "маргинальный", адекватнее отражает заботы и интересы ирландского национального достояния. Встреча в посольстве, организованная послом Ирландии в России господином Дж. Шарки, была посвящена презентации только что вышедшей двуязычной книги Шеймаса Хини "Singing school"/ "Школа пения. Стихотворения 1966-2002" с переводами А. Кистяковского, Г. Кружкова и А. Ливерганта.