Именно он дурной славой на многие годы попортил родословие своими, оставшимися в народе легендой, лютованиями. Но умер смертью славы достойной: при штурме крепости Нарва в Ливонии.
Брат Малюты-Скуратова, Иван Скуратов был родоначальником рода, существовавшего и в XIX веке. Его правнук Дмитрий Федорович Скуратов (преставился в 1627 г.) был воеводою в Вязьме, Мценске, Осколе и Крапивне. Сын его, Петр (преставился в 1687 г.) был окольничим и воеводою в Белгороде, Курске и Киеве. Все сидели по засечно-граничным линиям государства Российского, охраняя его южные рубежи.
В семнадцатом веке весьма многие Скуратовы служили стольниками, стряпчими. Государевы люди.
Этот род Скуратовых внесен в VI часть родовой книги Тульской губернии.
ДЕТСТВО
Село Журавино, что в Тульской губернии, было живописно расположено на берегу цепи прудов.
История этого края богата на славные имена и дела. Острожек на реке Чернь впервые упоминается в духовной грамоте сыну М.И. Воротынского, славного воеводы времен Иоанна Грозного. Сначала в 1632 г. Чернь входит в Белгородскую сторожевую линию, а с 1708 г. его приписывают в Азовскую губернию (флот-то строить надо!) как корабельный. Вот откуда у дворянина Алексея Скуратова такое странное для мальчика из срединной России морское поприще.
Родился Алексей Скуратов около 1700 г., точная дата неизвестна.
Он провел свое детство в родительском доме, а завершал свои дни на земле тоже в Журавино, которое позже получит название Большое Скуратово.
Дома, как и всех дворянских детей, не исключая и самого царя, его учили азам арифметики, навыкам письма, читали и заучивали Псалтирь и Часослов. Отрок Алеша особенно полюбил арифметику, считал и счислял все быстро. А так как морское дело становилось на широкую ногу в России, да и получить продвижение в службе, выдвинуться здесь можно было побыстрее, то родители определяют его к флотскому петровскому делу и в 1719 г., отправляют учиться в Санкт-Петербургскую академию геометрии. И Алексей оказался искусен в этой точной науке настолько, что обратил на себя внимание учителей.
В 1720 г. он поступает на службу гардемарином. А через год заканчивает курс Морской академии в Петербурге, показав на экзамене отличные знания.
Если в Навигацкой школе учились дети дворян, подъячих и иных чинов (всего до 500 человек), то в Морскую академию могли поступать лишь дворяне, да и то из таких, за которыми числилось бы более 20 дворов крепостных крестьян. Так что Алексей получил вполне престижное образование.
Учеба была делом нелегким, как писал о ней Г.Р.Державин, "без происков, без подпор, без родства и покровительства, иногда вопреки сильных людей... в академии нужд и терпения". Но всегда есть те, кто добьется своего. А Алеша уже грезил морским будущим.
Великий Петр, тщательно присматривавшийся ко всем, кто занимался морским делом, за его отличные успехи повелел оставить Скуратова при академии для обучения гардемаринов. В 1726 г. Скуратов произведен в мичманы и "в бытность при гардемаринской академии, в управлении сержантской должности, обучал гардемарин указанным наукам и экзерциции ружьем".
В конце года Алексей был послан во Францию для совершенствования в науках, как юноша достойный и весьма серьезный. До науки он был хваток, да к тому же научился отвечать за себя и других, а потому родителям не пришлось за него переживать. Хотя многие в других землях и расстраивали родителей своей беспутностью. Вернувшись в Россию, опять был определен в наставники. В декабре 1729 г. за обучение гардемарин просил повышения рангом и был 1 января 1730 г. произведен в унтер-лейтенанты галерного флота и назначен для обучения гардемарин экзерциции.
В 1733 г. А. И. Скуратов произведен в лейтенанты корабельного флота.
Скуратов получил назначение в первый отряд второй Камчатской экспедиции, и в числе прочих задач она должна была нанести на карту западный участок Северного Морского пути. В 1735 г. он был послан в Архангельск сухим путем на строящиеся там 2 корабля, но 8 декабря назначен в Обскую экспедицию лейтенанта Малыгина командиром дубель-шлюпки "Второй".
ОТ СОЛОМБАЛЬСКОЙ ВЕРФИ
Двина нынче лукавила, а потому тревожно было уходить из Архангельска. Что-то ждет их впереди? Два корабельных вожа потихоньку вывели бот "Первый" и бот "Второй" от Соломбальской верфи 22 июня.
Кампанию 1736 года открыли! На первом стоял лейтенант Скуратов, на втором — лейтенант Сухотин. Через несколько дней миновали двинский бар.
В горле Белого моря отряд измерял глубину между мысом Вороновым и островом Моржовец и нанес на карту восточные берега острова Моржовец.
Дальше на пути к Югорскому Шару Скуратов продолжал вести промер глубин, астрономические наблюдения и тщательно измерял пройденное расстояние. В журнал заносились замеченные изменения грунта, встреченные острова. В течение первых дней ветер благоприятствовал плаванию. За день боты успевали проходить 70-80 верст. После производства наблюдений за приливо-отливными течениями у устья реки Шейны 2 июля боты направились к Канину Носу.
Скуратов вел журнал тщательно, аккуратно записывая: "А тот нос не малой, высок, и к морю крутой берег, и подводного камню, как подходят к тому носу, так и около обходя, нет".
Не прекращался встречный ветер. Скуратов несколько раз пытался продолжать плавание на восток, но вынужден был возвращаться то к Колгуевским кошкам, то к реке Васькиной, где стояли старинные поморские кресты, то к реке Губистой, в устье которой находилась промысловая изба. Хорошо, что на острове в изобилии имелись дрова и свежая вода.
Наконец, ветер стих и боты взяли курс к Югорскому Шару. 7 августа впереди было замечено шедшее под парусами судно. На следущий день его различали явственнее: это был коч "Обь" Малыгина. Соединились с ним у островов Голец и Матвеев.
В КАРСКОЕ МОРЕ
8 августа все три судна направились к Югорскому Шару. Вскоре на горизонте показался остров Вайгач. В тот год морозы начались рано. По утрам приходилось отбивать лед у бортов; вдоль берега пролива заметно расширялся заберег.
Казалось, что лучшее время безвозвратно упущено. Однако Малыгина не покидала надежда. Он послал на разведку к Карскому морю квартирмейстера Якова Иванова, который ничего утешительного не сообщил: на всем пространстве, куда хватал глаз, стояли сплошные льды. Белое безмолвное полотно простиралось вокруг, и глаз ни на чем не мог остановиться.