— Михаил Александрович Шолохов нам тоже советовал бороться против всякой скверны.
Зимянин пожевал губами и без всякого перехода сказал:
— Мы вас не выгоняем. Просто возраст пришел (я подумал, что почти все Главные до меня были старше и возраст аргументом не служил, когда их меняли или выгоняли).
— Мы вам предлагаем Научный центр в ВКШ или "Роман-газету".
Хотя я и ждал расправы, но все-таки это было неожиданно. Зимянин, наверное, это понимал и внешне примиряюще еще раз повторил:
— Мы вас не прогоняем, — затем предупредил.— не жалуйтесь только никому. Возраст пришел. Завтра позвоните.
Что мелькнуло в его голове: член ЦК Шолохов, или стоящие рядом писатели? Или прорывающийся во власть Черненко, проявляющий симпатию к "Комсомолке", ленинградский Романов, или однорукий сталинист, помощник Генерального Голиков?.. Не знаю.
Я и не собирался никому жаловаться. Хотя борьба за русское начало во властных и политических структурах для меня заканчивалась, никто не мешал пока мне осуществить ее в других местах.
Возможно, литературное поле было самым лучшим из них. Я соприкасался с ним уже почти двадцать лет, сам был его частью, многих писателей знал, со многими был толерантен, не допуская вульгарного отрицания или хамства (хотя иногда хотелось кое-кого послать и подальше. Да они и сами уезжали туда).
Мы стояли на виду у всех, с наполненными шампанским бокалами. Маленький, ершистый человечек уже решил (хотя я и понимаю, что у него были указания) мою судьбу. Я, с выработанной за многие годы выдержкой, размеренно кивал головой и уже думал о будущей неспокойной и опасной жизни. Так и завершался мой коммунистический, идеологический, издательский и газетный период жизни, вырубался комсомольский "вишневый сад" на виду у "литературной общественности". Правда, об этом еще никто не знал. Мне же не надо было уезжать за границу, чтобы соединяться со своим народом, и отныне я не был огражден от него своими внешними регалиями: Главный редактор, машина, "вертушка" и вот даже два, почти три года, так называемая "Кремлевка" (т.е. хорошие продукты по себестоимости), за которую было стыдно, но от которой никто не отказывался.
Отошел я от Зимянина спокойно. Подвыпивший поэт Володя Фирсов с главным редактором "Молодой гвардии" Анатолием Ивановым остановили меня у своего стола и предложили выпить за добрую беседу, которую видели все писатели:
— Мы любовались вами, двумя умельцами,— как всегда, прифыркивал Фирсов,— так внушительно вы стояли и говорили вместе. Власть всё больше уважает нашего брата.
Я покивал головой (...да, уважает...) и поехал в "Комсомолку", надо было очищать сейф.
Руслана ЛЯШЕВА ВКУС ЧЕЧЕВИЧНОЙ ПОХЛЕБКИ
Тут как-то увидела я: на улице чечевицу продают — и вспомнила библейское предание о первородстве, которое старший брат отдал младшему за чечевичную похлебку. Решила попробовать на вкус чудесное блюдо, купила. А что? С картошечкой, лучком и бульонными кубиками чечевичная похлебка получилась — пальчики оближешь.
Внезапно обнаружила, что вкус популярного кушанья сегодня для многих притягателен, только не в библейском, а в юридическом толковании. Ведь чечевица — это собственность, деньги; словом, капитал, а первородство, стало быть, — власть; и хоть слова изменились, связь между понятиями осталась прежней, одно обменивается на другое. Но эту парочку сладкой не назовешь, если воспользоваться рекламным слоганом; их взаимоотношения, скорее, — вечный бой, покой им только снится.
Особенно сильно скандалит супружеская пара: власть — "Она", капитал — "Он", — когда накатывает пятое время года, так назвал "горячую предвыборную борьбу" поэт, прозаик и журналист Константин Присяжнюк в фельетоне "Пятое время года" (Городской литературный журнал "Город". Тольятти, 2000, №2), описывая местный пейзаж и обобщая предыдущие баталии. Поскольку жанр фельетона автор назвал "заметками натуралиста", то и в описании он придерживается натурфилософской терминологии: "В природе чувствуется нагнетание оживления и расцветание суеты. Крыши начали свое периодическое движение набок. Проклюнулись, окуклились и одуплились первые кандидаты. Да-да, не удивляйтесь — кандидат, согласно последним научным данным, появляется на свет тремя способами. Кроме собственно рождения, широко используется еще метаморфоза и реинкарнация".
В Москве, на которую, как девятый вал, накатывает пятое время года — выборы в Государственную Думу на носу, способов появления кандидатов гораздо больше, чем в Тольятти; столица есть столица, но психология у владельцев чечевицы, похоже, везде одинаковая: "А за всем этим, в тишине и охраняемом спокойствии, обстоятельно выбирают себе кандидатов по вкусу величавые и неторопливые Большие Пацаны. Прикидывают, кому сколько дать и что потом при этом можно взять, кому объявить поддержку на словах, а кому на деле — и достоин ли кандидат вкладываемых средств в принципе, не начнет ли потом нахально отдирать справедливо присосавшихся инвесторов? Впрочем, упаси вас Бог выходить в полночь на болота... то есть, извините, лезть со своим исследовательским любопытством в дела Больших Пацанов. Есть у природы вещей вещи, которые простому натуралисту трогать не след".