А мы, его друзья, 9 октября 2003 года отпевали его в Храме Бориса и Глеба, провожали в последний путь на кладбище, а потом поминали его в его квартире на Ленинском проспекте. Увы, многих не было. Не пришел никто из бывших либеральных друзей, даже из тех, кто клялся в своем приходе. Не пришел никто из Союза писателей России, видно не по нутру им была чересчур непримиримая проза Афанасьева.
А вот Александр Проханов, будучи на Франкфуртской книжной ярмарке одним из главных героев, отменил все свои пресс-конференции, все предполагаемые переговоры с переводчиками из западных издательств, отменил для себя этот книжный балаган, где Россия выглядела как нищая сиротка рядом с богатым заморским хозяином, подобным монстру из книг Афанасьева, и прилетел на похороны друга. Подумайте про себя, каждый ли из вас может так поступить?
Вот они передо мной на полке, книги Анатолия Афанасьева, выстроенные в один ряд. Они уже обрели свою собственную значимость и живут отдельно от своего автора.
Может быть, книги его, выстроенные в один ряд помогут другим победить зло?. Все-таки, звонит же колокол в душе у каждого, даже самого заблудшего, и это колокол добра и веры, веры и надежды, надежды и любви.
Я задумался, а может быть, именно такая непримиримая ко злу проза — и есть настоящая православная проза? Может быть, такую непримиримость и ждет от нас Господь?
Анатолий Афанасьев НЕ НАДО УМИРАТЬ (Начало неоконченного романа)
1.
Кузнечик просыпается в траве, птичка в гнездышке, а я очнулся на больничной койке. Пробуждение было легким, невесомым, как в детстве. Нигде ничего не болело. В палате солнце, напротив меня еще одна кровать, на которой кто-то лежал, укутавшись в серое больничное одеяло, выставив на обозрение лишь седоватый стриженый затылок. По тумбочке у каждой кровати, пластиковый стол у окна. Я потянулся, пошевелил ногами, руками, обследовал себя: бинтов нет, ран нет, всё в порядке, если не считать довольно большой хрящевидной припухлости за правым ухом, которой раньше не было. Но всё же, наверное, должно было произойти что-то серьезное, раз я угодил в больницу и не помнил, как и при каких обстоятельствах. Кроме того, никак не мог сообразить, кто я такой. Это встревожило меня, но не слишком. И прежде случалось, особенно с сильного похмелья или после чрезмерной дозы снотворного, что память возвращалась не сразу. Однако на сей раз самоидентификация явно затягивалась: минута проходила за минутой, я делал усилия, пытаясь восстановить сознание, но продолжал плавать в блаженном неведении о себе. Невольно пришло сравнение с "американскими горками": летишь вверх-вниз, в груди истома, голова пустая и чуть раздутая, как пузырь газом, и детский, приятный страх, что каждый качок, каждый обрыв может оказаться последним. Постепенно палата начала раскачиваться вместе со мной, нырять и взмывать, скорость всё увеличивалась, и наконец я снова уснул, не успев испугаться по-настоящему.
2.
Второе пробуждение было более осмысленным. Я уже знал, кто я такой, хотя по-прежнему не имел понятия, как очутился в больнице. Соседняя кровать пустовала, зато рядом с моей на стуле сидел румяный мужчина лет пятидесяти в белой шапочке и в белом халате — по всей видимости, врач. Мы улыбнулись друг другу и познакомились. Точнее, он назвал себя, а я нет. Иван Иванович Ойстрах, лечащий врач травматологического отделения 36-й городской больницы, где я имел несчастье (или удачу?) очутиться.
— Просветите меня, пожалуйста, доктор, что произошло?
— Вы разве не помните?
— Честно говоря, нет.
— Совсем ничего?
— Полный провал, — я попытался сесть повыше, но доктор предостерегающе поднял руку.
— Не стоит делать резких движений, Олег Григорьевич, пока не получим результаты кое-каких анализов.
Меня удивило не то, что он назвал меня каким-то незнакомым именем, а странный блеск в его глазах — взгляд человека, который не очень доверяет своему зрению…
— Неужели так серьезно, доктор?
— Да нет, не думаю... Вы попали в аварию. Вас сбила машина. Сюда вас доставила скорая. Негодяй, разумеется, скрылся с места происшествия. Но были свидетели. Вы, голубчик, летели по воздуху, аки птица, пока не врезались головой в бетонную тумбу. Поразительно, но кроме этого, — пальцем он указал на мое ухо, — никаких повреждений мы не обнаружили. Можно сказать, счастливый случай.