— Неважно одет... Какой-то плащик, без карманов, опять же...
— Слушай, Ваня! Говори толком! Что значит — без карманов? Не бывает плащей без карманов!
— Бывают, — тяжко вздохнул бомж и поднялся со скамейки, видимо, устав от непонятливости капитана. — Срезал он карманы, срезал. Чтоб удобнее пистолет под плащом держать, чтоб глушитель не мешал... Усек? Сигареткой-то еще угости, а?
Но Зайцев, увлеченный открывшимися перед ним возможностями, даже не услышал этой негромкой просьбы. Сорвавшись с места, он помчался в свои следственные коридоры отдавать приказы, составлять планы перехвата и производить другие важные следственные мероприятия.
— Ну-ну, — сказал, глядя ему вслед, Ваня и тяжелой неторопливой походкой направился к железным гаражам, между которыми он и втиснул свой тюфяк, подобранный как-то у мусорных ящиков.
На следующее утро капитан Зайцев примчался во двор, не скрывая своего нетерпения. Он тут же бросился к гаражам, но в знакомой щели бомжа не было. В беспомощности оглянулся по сторонам — старушки были на месте, у песочницы.
— Где Ваня? — спросил он, подходя.
— Ваня? — удивились старушки.
— Ну, бомж! Бомжара ваш родной! Где он?
— Неужто натворил чего?— опасливо спросила старушка побойчее.
— Пока нет, только собирается. Так где же он?
— Может, в подвале?
— А как попасть в подвал?
— Это только Ваня знает,— рассудительно заметила старушка.— У него туда свой вход, свой выход... Вряд ли кто вам подскажет. Дожидаться надо.
Бомжа Ваню Зайцев нашел возле продуктового магазина. Тот сидел в сторонке на траве, не решаясь расположиться на скамейке, будто заранее признав, что скамейка не для него — скамейка для людей порядочных и законопослушных. Ваня пил молоко из надорванного пакета и закусывал булкой, отрывая от нее ломти и не торопясь отправлял их в рот.
— А, капитан!— сказал он улыбчиво.— Присаживайся! — и гостеприимно похлопал ладошкой по траве.
Зайцеву ничего не оставалось, как присесть рядом.
— Как успехи? — спросил Ваня.— Поймал?
— Кого?
— Убийцу.
— Нет, — Зайцев помолчал.— А ведь ты не всё мне вчера сказал.
— Ты так торопился, капитан... Угощайся,— бомж протянул Зайцеву пакет с надорванным уголком.
— Спасибо. Сыт.
— Как знаешь,— запрокинув голову, Ваня влил в себя большой глоток молока. Потом как-то неожиданно перестал жевать и задумался, уставившись в пространство. — Законы мести, — произнес он странные слова и опять всё свое внимание обратил на пакет с молоком и растерзанную булку.
— Продолжай, Ваня, — терпеливо сказал Зайцев.
— Есть, капитан, законы мести... Человек подчиняется этим законам, даже не зная об их существовании. Они выше нашего понимания. Они сильнее нас. И справедливее, хотя, как мне кажется, не все со мной согласятся, — бомж взмахнул рукой с зажатой в кулаке булкой и замер на какое-то время в позе греческого бога.
— Вчера ты что-то говорил про дождь, — напомнил Зайцев.
— Дождь — это очень важно, — кивнул бомж, — может быть, это самое важное обстоятельство... Хотя и не все со мной согласятся. Да я, собственно, к этому и не стремлюсь.
— К чему? — чуть было не сорвался Зайцев.
— К тому, чтобы все со мной соглашались. Это плохо, когда все соглашаются.
— Почему?
— Потому что во всеобщем согласии обязательно присутствует лукавство. Невозможно такое, чтобы все соглашались искренне. Ведь люди-то разные, — взгляд бомжа опять остановился, устремленный в пространство.— А дождь, дождь — это хорошо, я люблю дождь, хотя последнее время он доставляет мне много хлопот. Но так было не всегда.
— Так что дождь?
— Во время убийства шел дождь.
— И о чем это говорит?
—
Это говорит о том, что невозможно предусмотреть всё. Предусмотреть всё не может никто, — бомж помолчал. — Но пару ударов я в своей жизни все-таки пропустил, пару хороших таких ударов. Можно сказать, под дых.
— И в результате? — Зайцев решил вытерпеть этот разговор до конца.
— А результат, капитан, ты видишь перед собой, — бомж снова, в который уже раз, вскинул правую руку вверх, отнеся ее чуть назад. — Плохой результат. Отрицательный. Но самое печальное в том, что он окончательный, как говорят в ваших кругах, обжалованию не подлежит.