— Это плохо, — сочувственно вздохнул Зайцев. — Так что дождь?
— А, — оживился Ваня. Он, не отряхиваясь, поднялся, бросил в урну пустой пакет из-под молока и улыбчиво обернулся к Зайцеву, всё еще сидевшему на траве.— Пошли, покажу,— и поплелся к дому, у которого сутки назад произошло убийство.
Зайцев пошел следом. Он уже убедился, что любое его слово, замечание вызывает у бомжа какой-то странный поток рассуждений, и каждый раз в самую неожиданную сторону. Но в то же время Зайцев видел, что мысль бомж держит. Вот и сейчас случайно брошенные слова о дожде как-то откликнулись в сумеречном сознании этого странного человечка.
— А раньше ты чем занимался?— спросил Зайцев, когда молчать уже стало невозможно.
— Цефеиды,— ответил бомж и ничего больше не добавил.
Зайцев это слово слышал впервые, но уточнять ничего не стал, опасаясь, как бы его вопросы не увели Ваню в сторону. Бомж шел впереди, заворачивая носки ботинок внутрь, Зайцев плелся сзади, маясь от неопределенности. Так они вошли во двор, миновали крыльцо, на которое рухнул пронзенный тремя пулями Федя Агапов, свернули за угол, прошли сквозь жиденький кустарник и оказались на проезжей части.
— У убийцы легкая походка,— сказал бомж, глядя в асфальт под ногами.
— Ишь ты,— это всё, что мог ответить Зайцев.
— Опасность деяния придает телу легкость, способность передвигаться быстро и бесшумно.— Ваня старательно высматривал что-то на асфальте и, наконец, остановился, увидев то, что искал.
— Вот здесь,— сказал он и ткнул пальцем себе под ноги. Зайцев молчал.
— Здесь стояла его машина.
— Чья машина?
— Убийцы. Он оставил ее здесь, а сам прошел во двор. Накрапывал дождь, небольшой такой дождь...
— Да, я помню.
— А машина стояла здесь. И под ней образовалось сухое пятно, на асфальте. Границы пятна я отчеркнул куском кирпича. Вот мои черточки. Если у тебя, капитан, под подозрением будут десять машин, то по размеру сухого прямоугольника ты всегда можешь выбрать одну.
— Разумно, — кивнул Зайцев. — Но у меня под подозрением нет ни одной машины.
— Это плохо, — огорчился бомж.
— Но за помощь спасибо.
— А ты не торопись, капитан, смеяться. Смеяться — оно нетрудно. Я тоже в свое время весело смеялся. Можно даже сказать — заразительно. А то и безудержно. И пропустил пару ударов. До сих пор продохнуть не могу. Дышу теперь наполовину... на большее сил не хватает. Да и не хочется. Дышу и дышу,— устав от длинной речи, бомж сел на бордюр и похлопал ладошкой по бетонному блоку, приглашая Зайцева присесть.
Зайцев сел на бордюр с тяжким вздохом.
— Убийца здесь не живет, — продолжал бомж. — Он этих мест не знает. Если бы знал, вел бы себя не так. Но, с другой стороны, законы мести диктуют свои условия, иногда они просто вынуждают человека поступать опрометчиво.
— Надо же, — откликнулся Зайцев.
— Видишь, капитан: мы сидим на бордюре, а твоего затылка касаются веточки кустарника. Касаются?
— Касаются.
— Раньше здесь, вдоль кустарника, проходил забор. Какой-то хозяйственный мужик из этого дома забил железные уголки и натянул на них проволоку. Сечешь? Чтобы машины не заезжали на траву, чтобы глупые пешеходы не вытаптывали кустарник...
— Понимаю, — перебил Зайцев.
— Не менее хозяйственные мужики проволоку давно сорвали, уголки повыдергивали... Но некоторые остались. Когда мужик эти штыри кувалдой в землю забивал, уголки в месте удара сплющивались и на срезе возникали этакие отогнутые острые лепестки. Понимаешь, о чем я говорю?
— Стараюсь, — скучая, ответил Зайцев.
— Это хорошо. Так вот, кустики разрослись и скрыли оставшиеся штыри. Со стороны дороги они не видны.
— И? — теряя терпение, произнес Зайцев.
— И человек, который решил оставить машину у обочины, человек, который решил поплотнее прижаться к бордюру... Для безопасности, — пояснил бомж. — Так вот, он может запросто машину свою об этот острый металлический лепесток... оцарапать.
— И?
— И на столбике в таком случае останутся следы краски, в которую выкрашена машина. А на машине в свою очередь останется царапина. С правой стороны, — подобрав какой-то прутик, бомж бездумно водил им по асфальту, рисуя на пыли наплывающие друг на друга круги. — Это цефеиды, — пояснил он Зайцеву, указывая на свой рисунок.