"Все-таки, что такое эта сетевая литература вообще? Точнее, что под ней подразумевается? Если это просто форма публикации литературных произведений, так чего копья ломать? В таком случае, все обсуждения должны свестись к техническим проблемам перевода лит. текстов в HTML и пр. Или же пора уже выделить сетевую (интернет-) литературу как отдельное самостоятельное течение "литературной мысли", со своей формой выражения, своей идейной, так сказать, платформой?
В таком случае, новое движение должно быть идейно оформлено и теоретически обосновано. Сегодня 99% литературы, находящейся в сети, с тем же успехом может существовать и на бумаге — эту литературу нельзя назвать в полном смысле сетевой. А где грань между понятиями — литературой сетевой и бумажной?"— спрашивал еще в 1997 году один из пионеров литературного интернет-пространства Георгий Жердев.
Дело здесь, по-моему, не в смене носителя текста и не в смене технологий производства-потребления данного носителя — дело в том, что на базе Интернета неожиданно сложилась принципиально иная, по сравнению с традиционной литературой, модель эстетического общения.
Изменения носят такой характер, что их можно сопоставить не с изобретением книгопечатания, а с изобретением письменности как таковой. До того, в рамках устного народного творчества, в рамках фольклора существовала совершенно иная ситуация, поскольку единственным носителем эстетической информации оставалась человеческая речь, голос, звук. И социальная функция сказителя, "бояна" требовала от ее исполнителя не только отлично тренированной памяти, не только хорошо поставленного голоса, но и наличия определенного круга слушателей, готового внимать сказителю в так или иначе выделенной из обычного пространства и времени ситуации общения. Последнее чрезвычайно важно, поскольку придавало сказителю совершенно особый статус хранителя и, как бы выразились сегодня, модератора эстетической и, соответственно, этической общности социума: от уровня семьи до уровня народа в целом. И если, скажем, пословицы, поговорки и приметы как простейшие фольклорные жанры еще не требовали ситуации выделенного общения с фигурой "сказителя", то уже начиная с уровня загадок и выше — вплоть до героического эпоса — его присутствие становилось практически обязательным.
Создание письменности резко изменило модель эстетического общения: прежде всего потому, что тексты стало возможным не только слушать, но и читать самому. При этом функции слуха не просто были переданы зрению. Получил широчайшее распространение феномен "внутреннего проговаривания" текста в процессе чтения, резко повысивший интеллектуальный "потолок" читателя по сравнению со слушателем. Иными словами, читатель в некотором роде стал и сказителем (исказителем? модератором?) текста.
Соответственно, возникла и фигура писателя, реализующая совершенно иной круг социальных функций, чем фигура сказителя. Писатель — создатель текста, а не устного, звукового сообщения. Он создает объект для чтения и — одновременно — сам является первым его читателем-слушателем, имеющим право изменять "свой", "авторский" текст в меру собственного разумения до момента его публикации, то есть воплощения на каком-то носителе "городу и миру". Личное присутствие писателя в процессе чтения читателю не нужно, он представлен не в своем человеческом качестве, а через текст и как текст.
Это обстоятельство и породило феномен литературы, искусства текста, письменной формы слова. Феномен, существующий вот уже несколько тысяч лет и неразрывно связанный с другими феноменами — такими, как феномен книги и его паллиативами (газеты, журналы, письма и т.д.), где функции автора-творца-писателя и соавтора-потребителя-читателя разнесены как бы по разные стороны листа.
Внедрение и распространение Интернета эту ситуацию коренным образом изменяет. Инобытие автора по отношению к читателю и читателя по отношению к автору становится со-бытием (и событием, кстати, тоже). Автор-творец-писатель может находиться по отношению к соавтору-потребителю-читателю уже не за гранью листа, а, образно (и прямо) говоря, на другом конце телефонного провода. Постоянно и принципиально. То есть восстанавливается возможность непосредственного общения — правда, уже (или еще?) не в звуковом, а в текстовом режиме. Причем процесс такого общения непосредственно фиксируется на электронном носителе.
В результате может возникнуть (и, наверное, уже возникает) совершенно новый род искусства, имеющий к традиционной литературе приблизительно такое же отношение, которое она сама имеет к устному народному творчеству. В этом случае электронные версии "классических" литературных текстов, вывешенные в Сети, будут иметь приблизительно такой же статус, который сегодня имеют опубликованные в книгах и журналах записи произведений фольклора.
Вообще, влияние Сети на традиционную литературу — очень интересная и практически неразработанная проблема. Ведь новая модель общения неминуемо скажется и на прежних моделях. Писатель, даже летописец — и обычный писец, писарь (сегодня — наборщик на компьютере), это слишком разные социальные функции.
А взять хотя бы проблему литературного имени, которая в Сети доходит до конца постмодернистского разрушения, практически полностью заменяясь и подменяясь пресловутым "ником", однако возвращается в полное и безраздельное пользование самого владельца, переставая быть частью общего группового имени той или иной постмодернистской "тусовки" (Парщиков—Жданов—Еременко—Искренко, например, которых "по отдельности" в свое время практически не воспринимали).
Не исключены, впрочем, и рецидивы возврата участников Сети в "офф-лайн" литературу — подобно тому, как в условиях традиционного литературного процесса многие писатели не отказывали себе в удовольствии побывать в древней роли сказителя, выступая перед той или иной аудиторией разной степени "избранности".
Более того, на далеком (очень далеком? или не очень далеком?) горизонте почти неразличимо маячит возникновение новых "народов Сети", в чем-то подобных "народам Книги" (иудеям, христианам и мусульманам). Уже сегодня для многих пребывание в виртуальном пространстве является едва ли не жизненной необходимостью, единственной отдушиной в мире по-имперски жестких установок "свободного демократического общества".