Дни спешат на убой, семеня.
И какой-никакой, но покой обретаем.
А не будь высоты,
мы б не ведали сходства вовек.
Всё бы шло, как всегда, —
от худого и смутного века.
Одиноко бы стыл
не смежающий тягостных век
одноверец несчастный,
балда, пустоцвет, неумеха.
Поглядим погодя,
о непрожитом дне не тужа.
А душа старомодно осанку поправит,
не так ли?
Как две капли дождя,
ты похожа опять на меня,
заоконные,
долго
и плотно
летящие капли.
Не покой — непокой
гиблым делом нам послан с тобой —
о друзьях, о душе,
о стеснении вдоха.
Говорят — а на кой?
Говорят — ты нам песню не пой!
Говорят — такая эпоха…
Плотный дождь в октябре
на продутом ветрами дворе.
СЕНТЯБРЬСКИЙ незаконченный сонет
Когда придет мгновенье — на века
уйти, уйду в траву, где розовеет
как бы в смущенье рыжика щека,
и можжевельник дело разумеет.
И прорастет трава наверняка —
на то и рост — сквозь душу,
задубеет,
неся печать объятия, рука,
и папоротник древний подобреет.
Ау, мои леса и перелески,
льняные всплески волн, щепоть песка,
твои цветы, мой друг, — они прелестны.
И пусть печаль не будет высока,
не выше, чем плечо и чем щека...
***
Тащился поезд к Рождеству
в провинцию к любимой тетке;
счищали, шаркая, метелки
дань, отданную естеству;
мело опять по кромке темной,
и ставни хлопали ко сну.
А поутру — еловый дух
дразнил знакомо наши ноздри,
и кто-то в дверь стучал ех поstris,
и предлагал одно из двух
нехитрых дел, когда Сочельник
уже заглядывал во двор:
или прогулку в дальний ельник,
или душевный разговор...
Не то чтоб нынче мы не в силах
к тому окошку подойти...
Не те плоды земля носила,
и патриархов не найти.
Из Мари ВАЛЛИСОО
САД
Явился май. Сошла душа с ума.
Зацвел твой сад, меня опять страша,
что от того запутанного сна
проснусь в ночи, от холода дрожа,
помчусь дыханием согреть
не весь твой сад, хотя бы треть.
Сирень найду, к себе пригну,
лишь за ограду рук не дотяну
туда, где куст черемухи цветет.
Ночной мороз ее и приберет,
и в дом навек войдет моя вина —
порою соловьиной,
что ни год,
птиц верных пара
явится одна,
покружится, поищет, не совьёт.
***
Лишь лампе было всё равно,
что распадался свет на части.
Боялся шкаф, ему давно
не по душе стихи о счастье.
И раз поняв, оскорблена,
душа во мне заледенела.
Тогда открылся шкаф — со дна
бельё, настирано и бело,
рубашек глаженую стопку
явил на свет. Но мне невмочь
смотреть, прости меня, на это.
Бери-ка всё. Неси-ка прочь.
ДРУГ
Еще хватит полоумья,
еще хватит непокоя,
и, тебя минуя, в гору