Из этой троицы один был длинен и худ, существовал на то, что сдавал половину своей квартиры в наём. Второй малевал афиши в местном кинотеатре, имел от природы звероподобную внешность, но был добрейшим парнем. Третий пописывал стихи и даже где-то печатался, а подрабатывал дворником и, как положено служителю метлы и музы, носил бороду. Сегодня у всех было какое-то особенно ёрническое настроение, незлобиво подшучивали друг над другом, старательно валяли дурака. Возможно, чтобы доказать самим себе, что еще живы, еще существуют, даже пьют вполне свежее пиво с воблой, которыми на том свете, может, и обнесут. Не знали, что та самая роковая и неожиданная встреча уже грядет с минуты на минуту.
— Что-то мы много смеемся, — произнес поэт-дворник. — Не к добру. Горе вам, смеющиеся ныне — сказано в библии.
Тут к ним и подошел потрепанного вида мужчина в очках. На шее намотан шарф, куртка хоть и старая, но кожаная. И вообще, во всем облике следы какого-то былого преуспеяния. Испросив разрешения, поставил кружку на стойку, достал из кармана бутерброд с сыром. Контакты возле пивных завязываются всегда быстро и непринужденно. Не прошло и пяти минут, как новый фигурант уже влился в общую беседу, рассказал пару анекдотов, со всеми перезнакомился, назвал и свое имя: Володя. А еще через какое-то время поведал, что он — бывший научный сотрудник, нынче, естественно, безработный, живет с матушкой, жена от него ушла, а сюда приезжает за три автобусных остановки, поскольку пива дешевле в районе нет.
— Отчего же жена-то ушла? — спросил длинный квартиросдатчик.
— Так я ведь никто, — отозвался Володя. — Одна видимость.
Глаза у него за стеклами очков доверчиво поблескивали, А улыбался столь радостно, словно наконец-то старых знакомых встретил.
— Ну что же, господа офицеры,— изрек художник-оформитель,— пора, думаю, водку брать.
Вопрос об этом и не обсуждался. Не так русский человек устроен, чтобы останавливаться на полдороге. А новый знакомец просто жаждал продолжения банкета. Скинулись и пошли.
— Ребята, — говорил Володя, — как же это хорошо, что мы встретились! Мне ведь и потолковать дома не с кем. Матушка больная, кот мяучит, друзей уже не осталось. А тут — вы! Как же славно! Это судьба.
— От судьбы не уйдешь, — согласился художник. — Вот мы и пришли.
Он привел всех в свою подвальную мастерскую при кинотеатре. На стол выставили бутылки и баклажки с пивом, колбасу, хлеб, зеленый лук. В фирменных стопках недостатка не было. И списанных из просмотрового зала кресел было также достаточно. Уселись, махнули по первой, по второй, потекла беседа. На стенке висел натюрморт — арбуз с вырезанным из него кроваво-красным ломтем, длинный нож и граненый стакан с темным вином, Володя изредка поглядывал на картину, продолжая говорить и улыбаться.
— Моя работа, — заметил художник, — Теперь уже не пишу. Только афиши.
— Теперь уже никто ничего не делает, потому что смысла нет, — сказал квартиросдатчик. — Всё равно всё прахом пошло.
Поэт промолчал, о чем-то своем думая, а Володя предложил тост:
— За этот замечательный арбуз, от которого хочется плакать. Потому что он напоминает мне мою прошлую жизнь, жену Светку, с которой мы как-то в Астрахани, на берегу, вот так же резали ломтями и ели вкусную красную мякоть, выплевывали зернышки и пили изумительное вино… — тут он и в самом доле заплакал, успев, правда, опрокинуть стопку. Слаб оказался на воспоминания. В таких случаях мешать не стоит, все деликатно помалкивали, лишь звероподобный художник неуклюже похлопал его по спине: мол, будет тебе, хватит. А Володя уже и быстро отошел, вновь заговорил о чем-то другом и улыбался. Ну, это понятно, где слезы, там и смех, а где ложь, там и правда. Порознь не ходят.
Между тем, время летело незаметно, часа полтора прошло. Квартиросдатчик гонцом в магазин сбегал, художник успел попутно название фильма на афише выписать; кривовато получилось, но — сойдет и так. Поэт-дворник всё больше молчал, наливаясь красным цветом, как арбузная мякоть на картине. А Володя, изливая душу перед новыми приятелями, еще раз всплакнул, а затем, совсем, видимо, одурев, стал обращаться не к ним, а к натюрморту на стенке.