— Дорогой арбуз! — говорил он, стоя в полный рост, со стопкой на отлете. — Я люблю мою Светлану и ты знаешь это! Пусть я ничтожный и падший человек, неудачник, как она всегда говорила, но я и сейчас побегу за ней, как собачка, только позови. Ибо, друзья мои, любовь меня лишь и хранит до сих пор. Зачем я живу? А вдруг она вернется? и мы возьмем тебя, мой арбуз, за жабры, и алый сок потечет по нашим губам, сок райского наслаждения, и мы возродимся к жизни, потому что впереди — свет, счастье, я верю. Я верую.
— Да ты, брат, поэт, Бальмонт прямо, — остановил его поэт-дворник. — А правда, зачем ты живешь?
— Пока еще, — зловеще добавил звероподобный хозяин, уловив мысль старого кореша.
А третий их приятель, с ходу войдя в игру, грустновато произнес:
— Зря ты сюда пришел, парень, зря. Напрасно за нами увязался.
— Почему это? — еще ничего не понял Володя.
— Потому что не первый ты. И не последним будешь, — сказал поэт-дворник. Он налил гостю водки. — Ты пей, пей. Оно как-то не так страшно станет. Но придется уж претерпеть до конца.
— А что такое? — снова спросил Володя.
Соседи-приятели многозначительно переглянулись. Квартиросдатчик тяжело вздохнул. Хозяин мастерской взял со стола нож, которым резали хлеб, и начал ладить его на точильном бруске: вжик! вжик! Бородатый поэт пояснил:
— Отсюда никто не выходит, Вовочка. Планида такая. Попал в сети — и конец,
— Понял, — сказал Володя, улыбаясь. Он выпил и захрустел огурцом. — Убийцы вы, что ли?
— Убийцы, убийцы, — опять вздохнул квартиросдатчик. — Так не для себя же стараемся, для нутрий. Звероферма у нас за городом. Кормить-то надо, а? Как думаешь?
— Надо, — согласился Володя.
— Во! Теперь рассуди: жрут они много, а мясо дорого. А у нас цех, поточное производство. Одних шкурок на воротники по полтыщи в год сдаем. Да еще колбасный филиал открываем. Трудно приходится.
— Народ совсем измельчал, — поддержал поэта квартиросдатчик. — Мы уже всех бомжей тут в округе переловили. А ты, вроде, ничего еще, упитанный.
— Больной я, — сказал Володя. — Язвенник.
— Это пустяки, — буркнул художник, продолжая вжикать ножиком. — Нам справок от санитарного контроля не нужно. Мы не бюрократы.
В мастерской было всего одно окошко, и то грязное, едва свет пропускало. И тянуло чем-то сырым, затхлым. Наверное, водились крысы. Со старых афиш смотрели американские копы, оборотни и инопланетяне. Жаждали крови.
— Тогда ладно,— сказал Володя, опять трогательно улыбаясь и подставляя стопку.— Вообще-то, я не против. Надо так надо. Кто бы возражал? Я и так лишних три года живу. Как Светку потерял.
— Вот это молодец! — похвалил его поэт-дворник. — По-сократовски подходишь. С жизнью нужно расставаться легко. Тем более, с такой никчемной. Извини, не в укор тебе, мы все такие. Корм для собак, и только. А Светка твоя дрянь. И арбуз дрянь, — он посмотрел на картину.— Нету его, лишь дымка. Холст. Проткнуть можно. Он плохой художник.
— Зато мастер по разделке тушек, — вжикнул ножом хозяин, — Я ведь деревенский, свежевать-то умею. И ты не бойся, мы тебя не больно. Выпей покуда.
Упрашивать было не надо, Володя и так частил стопками, как заводной, совсем захмелев. Впрочем, остальные были не лучше. Квартиросдатчик даже приложил голову на стол и задремал. Поэт толкнул его в плечо:
— Очнись, тебе кости на помойку выносить! — сказал он.
— Бр-р-р... — отозвался спящий.
— Эх, мать жалко. И кота-котовича, кто ему молочка нальет? — улыбнулся Володя и изготовился вновь заплакать. Но сдержался. Вытер рукавом глаза.
— Ребята, друзья мои, дайте хоть Светлане позвонить напоследок, — сказал он.
— Это можно, — кивнул художник и вынул из кармана мобильник. — Только без соплей и недолго.
Володя набрал номер, не спуская глаз с натюрморта. Никто не отвечал. Наверное, никого и не было. Приснилось. В затхлом воздухе плавали лишь зыбкие сумеречные тени, из углов неслись скрипы и шорохи, американские монстры с афиш начали шевелиться.
— Прощай, дорогой арбуз! — торжественно произнес Володя. — Ты был мне братом и ангелом-хранителем, я только сейчас понял, как хороша жизнь, как прекрасно небо и звезды, как мудра смерть, пришедшая вовремя. Наконец-то ты успокоишь мою измученную душу, славный арбуз! А Светлане передай, что весь я не умру. С каждым глотком воды она будет меня пить. Дышать мною. Как и все вы. Так есть и так будет. Спасибо вам, братцы!