— Десяток лет долой… Ещё две ходки сделаю и запою: "А Федька такой молодой…" Шурочка, ты чего скисла?— прислонился к женщине, потерся мохнатой грудью о покатое плечо. Шура не отстранилась, но и не подалась навстречу, не отвечая, упорно смотрела в стеклинку, за которой на сахаристом снежном отроге лежал теплый лафтачок света. Моргасик догорал на дне банки, уже едва дышал. Федор, не дождавшись ласкового слова, оттолкнул Шуру, сплюнул и исчез в парилке. Тут же, появилась Нина; наматывая на голове чалму, сказала кротко:
— Шура, как хочешь… А я сдаю полномочия. Федька твой опять задурил…
— А я что могу, если он дурилка?— со слезой в голосе протянула Шура.— Я что ему, жена, чтоб на плечах тягать? У него своя, законная есть, пусть и волочит… Мамонтиха, плюнь на всё… Давай напьемся… и разбежимся, как в море корабли.
— А что мне муж скажет?
— Он кто тебе, судья или президент? Президент — чужой разведки резидент. Сегодня здравствуй, а завтра — до свиданья… Судить никто не будет, без суда посадят. И там живут… А Путину не до тебя, он чеченов в сортирах мочит и девок на лопатки кладет. Да и на кой тебе муж? Только свистни, в очередь кобеля встанут, с ног до головы обос…
Я не стал дослушивать перепалку, кой-как натянул одежонку на мокрое тело и вышел на волю.
Николай Беседин “И ПОБЕДА ВСТАЁТ НА КРЫЛО...”
***
Ночные образы во сне ли,наяву ль
Жестикулируют, враждуют, суетятся,
И пьют за Родину, и вяло матерятся
Под "Санта Барбару" и хоровод кастрюль.
Ночные образы при вспышках света фар
Похожи на зверей из мезозоя.
В извивах тел, как змеи в пору зноя,
Как в киносъемках мировой пожар.
Ночные образы в недвижимом каре
Вздымают руки и кричат победно,
И так загадочно и так бесследно
Куда-то исчезают на заре.
Но из разлома, где ни тьма, ни свет,
Где так знакомо терпят, негодуя,
Где ложками гремят, прося обед,
Гнусаво кто-то вторит:
— Аллилуйя!
***
Привычная картина —
Крестьянское былье:
На окнах паутина,
На крышах воронье.
Усталое приволье,
Смиренная река...
Ржавая правда поля
Не вызрела пока.
Мы все отсюда родом —
Из простоты святой.
Ох, трудно быть народом
И так легко — толпой.
Забыть отраду, войны,
И звезды, и кресты...
Ох, трудно быть достойным
Державной высоты.
...Корова-сиротина
Мычит, траву не ест.
На что уже скотина,
А счастья в жвачке нет.
***
Был вечер. Предгрозовье. Тишина.
Люд суетливо прятался под крыши.
Таинственно молчала глубина,
Рождая в чреве огненные вспышки.
Всегласные, мгновенные — они
Выхватывали в сумраке болотном
То хаос тел, чудовищам сродни,
То скинию в обличье первородном.
Болезненным желанием томясь,
Весь город ждал, когда в противоборстве
Тьма обретет незыблемую власть
Над вспышками, смешными в непокорстве.
Напоминало каждое окно
Театр теней, шаманство или даже
Немое действо старого кино,
В котором стерли фразы персонажей.
И невозможно было разгадать
Движенья губ и рук немые жесты.
Все реже небо стало полыхать,
Как будто вняв безмолвному протесту.
Ночь поглотила призрак грозовой,
И затерялся он в просторе горнем,
Не став ни очистительной грозой,
Ни ливнем беспощадно животворным.