Конечно, при первом новогоднем исполнении Гимна мы всей семьей встали и согласились, несмотря на поколенческие разногласия, что это — шаг вперед: и духоподъемная музыка, и хоть как-то звучащие высокие слова: Россия, священная держава... Но президент, конечно, — поторопился. Нужен был творческий конкурс, общественный резонанс и выбор. Но не только в более достойном тексте дело. Путину и возглавляемому им государственному синклиту предстояло выявить, уловить, предложить глубинный гимн, звучащий в душе народа. Пока — не справился!
Григорий Бондаренко УМАЛЕНИЕ ПРАЗДНИКА
1. Мне довелось лишиться праздника. Когда-то давно, в самом начале этого мира, праздник наступал исподволь и неспешно: с метелью и морозом, с постоянной простудой и недочитанной книгой, с долгими уверенными утренними приготовлениями. Отец привозил из города мешки с неведомыми подарками и сладостными угощениями, строили подушечные дворцы и пряничные города. Елка приезжала на площадь, самая высокая, украшенная и светящаяся, еще недавно жившая в соседнем лесу, и другая елка — домашняя — выбиралась из высокого грузовика с откидным бортом: взрослые ползали по машине и выбирали самое густое и высокое дерево для своего дома, а иногда и детям удавалось забраться в хвойную колючую чащу, ухватить ель и уговорить родителя взять именно ее, такую ласковую, зеленую, еще живую.
Дома ждали отряды игрушек и самый главный гость — сладкая заморская шишка ананаса, спрятанная в глубине подушечного города. Новогодняя ночь, или полубессонная, так давным-давно, что слабая моя память боится представить, когда звон бокалов с шампанским из большой комнаты и звон кремлевских курантов сквозь сон долетал иномирным благовестом, или позднее уже видимая воочию — пьянящая (когда пьянеешь только от веселья родителей и ими выпитого вина), подарочная, гостевая, снежная.
Утром под елкой находишь в мешке — исполнение желаний, сначала невообразимые игры — кирпичики для новых сказочных моих и только моих миров — потом — не в том ли начало умаления праздника? — книги с упрятанными в них чужими удивительными мирами, новые и новые, и несть им конца… Приходят друзья, что-то подарено им, а что-то мне: не поделиться ли тайной, не объять ли невместимое? Праздник продолжался на улице, во дворе вплоть до дальнего леса, где строились снежные крепости, и цепочки одиноких шагов уводили в никому неизвестную глушь. Где-то там, на окраине леса, жила старушка, ловившая детей в авоську и варившая из них мыло (которое она, конечно, продавала цыганам). Поэтому к ее покосившемуся большому двухэтажному дому нельзя было подходить, а увидев ее, надо было бежать домой сломя голову.
Огонь? Да, без десяти двенадцать где-то, электрический свет выключался (но оставался мерцающим неотмирный глаз духа времени — телевизор), зажигались свечи на столе, а ровно в полночь стреляло шампанское и горели огни из дальней Бенгалии. Несколько хлопушек грохотали прямо над елкой, осыпая все конфетти и сюрпризами, сюрпризы же обычно терялись в суматохе.
Было страшно. Был год первый, и вот год иной, совсем иной, нас там еще не было никогда. Он начинался и шел, к нему надо было еще привыкнуть. Снежный мир за окном стоял новый и преображенный. Минувший год уже никак нельзя было вернуть назад и захлопнуть в нем форточку, кем-то забытую открытой. Всё.