Век закончен. Мы были. Мятутся и ропщут народы.
Я в господской читальне на списанной полке забыт.
Ничего, обойдемся, у времени годы и моды…
Пусть оно отшикует, в глазах у него отрябит.
Мне самому кажется, что уже начинается это отшикование злого и подлого времени, и поэзия русская с неизбежностью вернется на полки читателей.
Мне кажется у такой печальной и трагической книги Геннадия Русакова "Разговоры с богом" будет отнюдь не печальная судьба. То ненасытное время умирания, которое до сих пор поглощает самого поэта, не затронет его книгу. Кажется, это понимает и сам Геннадий Русаков:
…Вы ещё обо мне загрустите.
Вы ещё перечтете меня…
Кончается и его война с Богом. Уже не один раз в стихах возникает тема его собственного прощения за дерзость разговоров: "Отец, перетерпи, забудь мою хулу!/ А в мой отходный час не откажи в подмоге…"
Вот так и пройдет время умирания, и в новом времени жизни, уверен, быть им вместе на страницах этой запомнившейся книги:
Любимая, откликнись, не молчи!
Какая жизнь была у нас когда-то!
И та, в которой мука и врачи,
И та, где третья страшная палата…
Но всё равно — откликнись, не молчи!
Хотя бы зов оттуда, просто строчку…
Может быть, сама книга Геннадия Русакова "Разговоры с богом" и стала тем самым зовом любимой, о котором мечтает поэт? А непреходящая боль поэта, его мученическое посыпание соли на раны свои, на раны века своего лишь добавят понимания чуда любви его читателям.
Хвала тебе, отец, за смерть мою!
За вечность, приотворенную в щелку.
За то, что ждешь, пока я допою,
Твоей рукой нанизан на иголку…
Владимир КОСТРОВ Тверской, 25
Свернем, прохожий, с улицы шикарной,
Пройдем по скверу под прямым углом —
Там, оградив решеткой шум бульварный,
Еще стоит старинный этот дом.
Там во дворе, как кадр на киноленте,
Овеществляя просвещенный ум,
О будущем грустит на постаменте
Певец былого и властитель дум.
У прозы и стихов свои законы,
Свои масштабы, как и судный час,
И две доски страдальцев, как иконы,
Глядят со стен внимательно на нас.
Здесь и сейчас, как и во время оно,
Порой звучат наречья всех земель,
Или стрела сверкает Аполлона,
И плачет Пана сельская свирель.
Кругом Москва. Развалины Союза,
Где нынче бьют и плакать не дают,
И Родины страдающая муза
Сегодня здесь нашла себе приют.
Пойдем со мной, одушевимся снова,
И, может, боль утишится в груди.
Поверим, что в начале было Слово,
И светлый храм увидим впереди.
ХРОНИКА ПИСАТЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ
НА ПЛЕНУМЕ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ РОССИИ 2 февраля в Москве прошёл Пленум правления Союза писателей России. Он был посвящён проблемам русского языка в наши дни. Выступающие писатели, учёные, общественные деятели (В.Ганичев, Н.Скатов, В.Потанин, В.Распутин, В.Троицкий, И.Евсеенко, В.Личутин, Б.Бедюров, С.Куняев, В.Гусев и другие) выразили тревогу в связи с состоянием русского языка как главного государственного языка страны. Принято обращение к органам государственной власти, общественным и политическим организациям, деятелям культуры и гражданам России. Пленум призвал писателей и писательские организации краёв, областей и республик провести широкое обсуждение обращения на своих собраниях, в средствах массовой информации и на телевидении, привлечь к проблеме русского языка молодёжь, деятелей культуры и науки.
Пленум принял решение о созыве ХII съезда Союза писателей России.
О РУССКОМ ЯЗЫКЕ: спасем от плена или впадем в отчаянье?
(Обращение писателей России)
Одно из ключевых явлений отечественной истории и истории русской культуры — неустанная бдительность, тревога и внимание национальных гениев к судьбе русского языка.
Не случайно главные, судьбоносные литературные откровения относительно родного языка рождались именно "во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах" нашей Родины — как у Тургенева. Во дни надвигающейся революционной смуты, как у Бунина: "Умейте же сберечь хоть в меру сил, в дни злобы и страданья, наш дар бессмертный — речь". В Великую Отечественную, как у Ахматовой: "Мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово. Свободным и чистым тебя пронесем, и внукам дадим, и от плена спасем. Навеки".
Вот и сегодня, снова пользуясь высоким словом Тургенева, нельзя "не впасть в отчаяние при виде всего того, что совершается" с русским языком.
Ложная установка на новую систему ценностей определила активное заимствование иностранных слов. Заимствование "американского английского" вызвано не только развитием новых технологий, но, прежде всего, тем, что для многих (и не только молодых) США стали культовой страной, образцом экономического благополучия. Как в воду глядел Достоевский, записывая в своем дневнике: "Иностранные языки ужасно полезны, но не иначе, как когда заправился на русском… А русский язык именно в загоне. И по-французски мыслить не научится, и будет международный межеумок, каких у нас уже довольно".
Чаша современного русского языка переполнена до краев блокбастерами, ремейками, постерами, тинейджерами, сейлами, прайм-таймами, мультиплексами, роумингами, — словно бы Россия не рожала никогда Ломоносова, Даля, Достоевского, Толстого, Чехова и Шолохова, а одну только Эллочку Людоедку, взявшуюся за первоначальное американское образование.
Особенную опасность представляет тотальное внедрение в нашу речь грубой брани, ненормативной лексики или проще — обычной матерщины.
Самый дурной тон в отношении русского языка задают сегодня деятели нашего искусства, литераторы и актеры. Примитивный уровень языка очевидно поддерживается либеральной мыслью, захватившей всю сферу массовой информации.