— Я спросила, долго ли они еще собираются жить на этом свете.
— А они?
— Говорят: пока еще не торопимся... Послушай, Женя... Два старика живут в трехкомнатной квартире. А ты, их ближайший родственник, с семьей из пяти человек — в однокомнатной. Не кажется ли тебе, Женя, не кажется ли тебе, Женя, что они могли бы предложить нам поменяться квартирами?
— Так не делается.
— Почему, Женя? Почему?
— Потому.
— Когда им что-то нужно, ты ведь несешься...
— Не так-то я уж и несусь. Не курица...
— А Катя замуж собралась.
— Надо же...
— Но жить им негде. И так будет всегда. И мужики наши подрастают. И мы с тобой стареем. А спать нам с тобой негде.
— Спим же...
— Так муж с женой не спят. Муж с женой спят совсем иначе. Я уже забыла, какой ты. А ты забыл, какая я,— Зинаида всё так же неотрывно смотрела в экран телевизора, и разноцветные блики всё так же проносились по ее лицу, создавая игру бликов,— радостную, почти каранавальную.
— Ты права, Зина.
— А ты неправ. Так нельзя.
— А как можно?
— Как угодно,— последние слова Зинаида произнесла совершенно без всякого выражения.— Как угодно,— повторила она.— Здесь не может быть никаких сомнений, колебаний, раздумий и прочего дерьма. На кону жизнь твоих детей, Женя. Они уже сейчас убогие какие-то. К ним никто не может прийти. Поэтому и они ни к кому не ходят. Они никогда не поднимутся. У них характер людей, выросших в однокомнатной квартире с совмещенным санузлом.
— Сейчас многие ломают перегородки между туалетом и ванной. На Западе вообще этих перегородок не делают,— усмехнулся Тихонов.— Появляется больше места.
— Подумай, Женя, о том, что я сказала. Это не настроение сегодняшнего дня... Это настроение последних десяти лет.
— А мы с Колей на рыбалку собрались.
— Значит, будем с рыбой...
— В эти выходные и поедем.
— Возьми пацанов с собой.
— Возьму.
— Мы с Катей хоть дух переведем.
— Переведите,— Тихонов встал, подошел к газовой плите, открыл крышку кастрюли — на него пахнуло тушеной картошкой.— О!— обрадовался он.— Что же ты молчишь?!
СЛЕДОВАТЕЛЬ ЗАЙЦЕВ ЕЩЕ РАЗ ОБОШЕЛ ВСЮ КВАРТИРУ, заглянул в ванную, в туалет, внимательно осмотрел все три комнаты и с тяжким вздохом опустился на старенький, продавленный диван. Перед ним, почти у самых ног, лежали два трупа — старика и старухи. Старику выстрелили в затылок, и выходное отверстие полностью обезобразило его лицо. Старуха получила свою пулю в спину. Было это немного странно, но не настолько, чтобы сразу можно было понять — что же здесь, в конце концов, произошло.
Зайцев еще раз окинул взглядом комнату. Тела были распростерты на полу, скатерть со стола тоже была сдернута на пол, вокруг лежали тарелки, блюдца, недопитая бутылка водки, из которой, кажется, даже сейчас продолжала вытекать прозрачная жидкость. Из стенки были выдернуты все ящики, их содержимое было разбросано по полу — видимо, убийца что-то искал, что-то его интересовало в этих ящиках. А что можно искать в квартире двух стариков? Зайцев похлопал по дивану ладошкой, ощутив выпирающие пружины и беспомощно вздохнул.
— Ни фига не понимаю,— сказал он.— Как говорил какой-то классик, ум меркнет.
— Разберемся,— ответил эксперт с фотоаппаратом. Он уже отщелкал, наверное, целую пленку, заходя с разных сторон к распростертым телам хозяев.
— Что отпечатки?— спросил Зайцев.
— Есть отпечатки, капитан. Есть. Но разные.
— Это как понимать?
— Смазанных много. Как говорят ученые люди, не поддающихся идентификации.
— А так бывает?— поинтересовался Зайцев: пустоватый разговор был ему неинтересен.
— Всё бывает, капитан, всё бывает,— эксперт тоже разговаривал как-то механически, произнося первые подвернувшиеся слова.— Убийца, похоже, был в перчатках.
— Значит, не бытовуха,— пробормотал Зайцев.
— Какая бытовуха, если в затылок стреляют?!— хмыкнул эксперт. При бытовухах ножом полосуют, топором, вилкой... А тут всё грамотно, продуманно, можно сказать.
— А почему в затылок?— уныло спросил Зайцев.
Эксперт оторвался, наконец, от видоискателя.
— Об этом ты своего бомжару спроси. Удивительной проницательности был человек... Помнишь? Бывший звездочет или что-то в этом роде.
— Да какой бомжара, господи!— простонал Зайцев.— Только бомжар здесь и не хватало. Тогда-то всё у него на глазах происходило, много ума не надо...
— Не знаю, не знаю,— с сомнением проговорил эксперт, сворачивая свою аппаратуру.— Но вспомнился мне тот мужичок, вспомнился. А то соседи ничего не видели и не слышали, отпечатки смазаны, а те, что остались, наверняка принадлежат хозяевам. Висяк получится, а, капитан?
Зайцев молча наблюдал, как санитары выносят трупы несчастных стариков.
НА ЭТОТ РАЗ БОМЖА ВАНЮ ЗАЙЦЕВ НАШЕЛ В ПОДВАЛЕ ДОМА, возле которого три месяца назад произошло убийство предпринимателя. Ваня лежал на задрипанной кушетке, подобранной, скорее всего, на соседней помойке. Закинув руки за голову, он бездумно смотрел в бетонный потолок. Сквозь зарешеченное окно в подвал проникал слабый свет, но Зайцев, уже успев привыкнуть к полумраку, сразу увидел Ваню.
— Здравствуй, Ваня!— сказал он громко и внятно.
Бомж чуть вздрогнул от неожиданности, повернул голову, долго всматривался в капитана и, наконец, узнал.
— А!— сказал он даже с некоторым облегчением.— Решил заглянуть... Чего-то случилось у тебя?
— С чего ты взял?
— Если б не случилось, не пришел бы. Верно говорю?
— Верно,— помолчав, ответил Зайцев.— Как цефеиды? Снятся?
— Не надо,— строго сказал бомж.— Это не тема.
— Извини.
— Да ладно... Ты же не за этим сюда пришел. Кстати, котенка по дороге не встретил? Черно-белый такой, пестренький... Не попался под ноги?
— Вроде, нет...
— Котенок пропал... Знаешь, как в детских стишках? У старика и старухи был котеночек черноухий, черноухий и белобокий, чернобрюхий... и еще там какой-то. Забыл. Мы с ним тут ладили...
Зайцев помолчал, окинул взглядом помещение — неплохое, в общем, помещение: и сухое, и тихое; сумрачное, правда, но, видимо, к этому можно было привыкнуть.