— Твоя?— спросил он у мужичка.
Тот поднял глаза и подошел поближе.
— Моя вроде.
— Точно твоя?
Мужичок присмотрелся.
— Похожа. Да откуда там другой-то взяться, если он ко мне приходил?
— А сам ты где тут живешь?
— Да вот она, моя квартира, напротив. Я ж говорю, двадцать лет...
— Следователь у тебя был?
— Нет, но обещал. Грозился, можно сказать.
— Будет,— ответил бомж и вернулся в квартиру к Зайцеву.
Разложив на столе обнаруженные открытки, письма и телеграммы, тот внимательно вчитывался в обратные адреса и раскладывал всю эту почту по разным стопкам. Он даже не заметил, как бомж, взяв бутылку, куда-то с ней отлучался, а через несколько минут вернулся, положив точно на прежнее место.
— Есть улов?— спросил бомжара.
— А знаешь, Ваня, наклевывается!— охотно ответил Зайцев.
— Это хорошо,— и бомж замолчал, пристроившись в уголке дивана.
В нем была странная способность как бы выключаться из общего потока времени. Вот пристроился он на диване, затиснулся в самый угол между подлокотником и спинкой и замер — кажется, навсегда. Не было ни в его позе, ни в его взгляде, ни в выражении лица какой-то нетерпеливости, поспешности, желания куда-то идти и что-то делать. Его попросили поехать — он поехал, просили осмотреться — осмотрелся. Ему не задают вопросов — и он не лезет ни к кому со своими соображениями. Спросят — ответит, не спросят — промолчит.
— Совестливый очень,— наконец чуть слышно пробормотал бомж: похоже, для самого себя пробормотал. И только по этим двум словам можно было догадаться, что он не спит, не впал в забытье, что он о чем-то там думает. Впрочем, может быть, просто слова в его сознании, сделавшись как бы бесконтрольными, сами по себе выплывали наружу без всякой связи с происходящим.— Так не бывает,— через какое-то время добавил он.— Этого никто не сможет.
— Чего не сможет?— Зайцев, наконец, поднял голову от писем и открыток.
— Чтобы всё предусмотреть. Комета в пустоте пролетит — и то след остается. Да и пустоты никакой нет. Если пространство безвоздушное — значит, оно наполнено чем-то другим. Природа не терпит пустоты.
— Конечно, конечно,— кивнул Зайцев, не особо вдумываясь в то, что произносит бомж.— Я об этом слышал.
— Слышать мало. К этому надо прийти. Убийца здесь. Он не может покинуть эту квартиру. Он здесь.
— Будем брать?— весело спросил Зайцев, услышав знакомые, внятные слова.
Бомж не ответил, уловив насмешку.
— Тяжело ему сейчас... Я ему не завидую...
— Кому?— опять поднял голову Зайцев.
— Убийце.
— Я не понял — ты его что, жалеешь?
— Угу... Жалею.
— А старика со старухой?
— И старика со старухой.
— Ну ты даешь, Ваня!
— Стране угля!— непочтительно отозвался бомж.— Ты это... капитан, в отдельную стопку сложи открытки самые почтительные, самые регулярные.
— Это как?
— Знаешь, капитан, есть люди, которые поздравляют только с новым годом, а остальные праздники для них, вроде, и не праздники вовсе. А есть такие, что только с восьмым марта или с днем рождения... А тебе нужны такие усердные поздравители, что не ленятся со всеми праздниками поздравить, сердечно и любвеобильно.
— Почему?
— Потому что это ненормально.
— А как нормально?
— Просто позвонить. Но убийце нужны следы, доказательства его доброты и внимания.
Зайцев замолчал, уставившись в лежащую перед ним россыпь открыток и, похоже, совершенно их не видя. Потом некоторые он подвигал пальцами, другие переложил, вернул обратно и, наконец, круто развернувшись вместе со стулом, уставился требовательным взглядом на бомжа.
— Другими словами, ты хочешь сказать, что...— и Зайцев опять замолчал, тасуя в следовательских своих мозгах все обстоятельства преступления, всё то, что ему было известно к этому моменту. И еще до того, как он вышел из этого своего состояния, бомж произнес одно коротенькое слово:
— Да,— сказал он.
— Ваня, ты можешь себе представить, чтобы старика и старуху поздравили не только родители, но и дети? Чтобы из одной семьи пришли три новогодние открытки? Это возможно?
— Знаешь, капитан, я давно не получал почту... Но я бы не возражал. Такой знак внимания растрогает кого угодно. Но это ненормально. Это плохо.
— Почему?
— Это навязчиво.
— Ты уверен?
— Да,— сказал бомж.— Он не хотел видеть их лица, поэтому стрелял сзади.
— Тогда поехали к этим...— Зайцев еще раз посмотрел на открытку.— Тихоновым.
— Они далеко?
— Семь часов поездом. Автобусом шесть с половиной.
— Хорошее расстояние,— произнес бомж странные слова. Но, видимо, он придавал им какое-то значение, поскольку не стал ни уточнять, ни разъяснять суть.
— Для кого хорошее?— чуть раздраженно спросил Зайцев.
— Для тебя, капитан.
— А если бы ехать полчаса, было бы хуже?
— Хуже. Тогда не нужен повод отлучаться надолго.
— Ладно,— прервал Зайцев разговор, в котором не мог ничего понять.— Едем,— и он первым шагнул в прихожую.
Бомжара покорно поднялся, еще раз окинул комнату долгим и опять же каким-то сонным взглядом и, заворачивая носки ботинок внутрь, пошел следом за Зайцевым.
МАШИНОЙ ОКАЗАЛОСЬ ДОБИРАТЬСЯ КУДА БЫСТРЕЕ, чем поездом, поэтому уже через пять часов капитан Зайцев в сопровождении бомжа Вани нажимал кнопку звонка у двери Тихоновых.
Семья ужинала. Родители расположились на кухне, а дети использовали швейную машинку — в сложенном состоянии она действительно превращалась в небольшой столик.
— Здесь живут Тихоновы?— еще на площадке, громко и внятно спросил Зайцев, когда услышал шаги за дверью.
— Если это можно назвать жизнью,— усмехнулась открывшая ему женщина.
— Позвольте войти.
— А вы по какому, собственно, вопросу?
— У вас есть родственники по фамилии Акимовы?— всё с той же четкостью спросил Зайцев.
— Акимовы? Женя!— прокричала женщина куда-то внутрь квартиры.— У нас есть родственники Акимовы?
Из кухни появился полноватый мужчина в майке с обтянутыми плечиками. Он не торопясь нащупал ногами шлепанцы, потоптавшись, надел их, поправил плащ на вешалке, сдвинул в сторону детскую обувь и, наконец, поднял глаза на людей, стоявших у двери.