влача холодный, тусклый след
по перелескам и оврагам.
Тот путь безудержен и слеп.
Траву — еще нежнейший бархат —
вминают в землю сотни ног,
спешащих к вечному жилищу.
Подумай, как ты одинок
под этим небом, Что ты ищешь.
Лишь сердце памяти неровно
забьется через толщу лет:
о, сколько жгучей нашей крови
уже покоится в земле!
Известно всё: что тело бренно,
что смерть привычна и близка,
но в каплях дождевых сирени
уже светлеют — навека.
* * *
Россия — что песочные часы
и снова перевёрнута вверх дном,
и в доме, до недавнего — родном,
не разобрать, чей дух, отец и сын.
Всё сыплется и сыплется песок,
но чья же терпеливая рука
который век касается часов,
и чьи же очи смотрят в нас — пока?
НА ЗАКАТЕ
Так мало от жизни осталось.
Это, наверное, старость:
пройти на перрон к электричке
и сесть у окна, и не видеть
пейзажи евангельской притчи,
куда не войти и не выйти,
мелькание ближнего мира
и мягкую грусть удаленья
далеких домов и деревьев,
растущих, быть может, не мимо.
Владимир Винников О ПОЛЬЗЕ ДИСЦИПЛИНЫ
Подводя итоги первого тура премии “Национальный бестселлер”, ее организатор Виктор Топоров публично посетовал на “известного рода дисциплинированность” критиков И.Кириллова и В.Винникова, чье голосование в пользу повести В.Распутина “Мать Ивана, дочь Ивана” он счел “консолидированным” и вызванным далеко не эстетическими мотивами. Конечно, возможность диалога с маститым питерским издателем об эстетике (не о вкусах — о них не спорят) интересна, но — зачем оргкомитету, зная о неизбежной сплоченности представителей национальных меньшинств, вообще было обращаться к таким номинаторам, как В.Бондаренко, и включать в число членов Большого жюри упомянутых выше критиков? А, сделав подобный шаг ради расширения области литпроцесса, охваченного премией, затем делать удивленные глаза? Думаю, присутствие в шорт-листе “Нацбеста” В.Распутина и В.Галактионовой послужит укреплению авторитета данной премии, а вовсе не посрамлению ее организаторов. Ведь демократия — это не вседозволенность. Если не верите — поинтересуйтесь у М.Горбачева. Здесь без дисциплины — никак. Так вот, о “Нацбесте”-2004. По преимуществу, но не только...
ВСЁ, КАК У ЛЮДЕЙ
Олеся НИКОЛАЕВА. Мене, текел, фарес.— М.: ЭКСМО, серия "Сильный пол", 2003, 639 с., 3100 экз.
Роман в новеллах посвящен духовным и мирским коллизиям, связанным с жизнью русской православной церкви. Написан легко, но все-таки — как икона: за первым, изобразительным слоем присутствует и второй, художественный, и третий, символический.
Возможно, именно эта "легкость бытия", когда тяготы жизни не то чтобы не замечаются вовсе в некоем душевном порыве, но действительно становятся "тягостью тяготящего меня", несколько отрывает книгу Олеси Николаевой от беллетристики как таковой. Даже внешняя, фабульная кульминация повествования — рассказ о настоящем сражении за Рождественский храм с общиной православствующих "лаврищевцев" не совпадает с кульминацией внутренней — "исчезновением" иконописца игумена Ерма, прошедшего долгий путь духовных испытаний и прельщений, чтобы стать то ли католическим кардиналом, то ли православным старцем, подвизающимся "кажется, в тамбовских, а может и в новгородских лесах".
"Ну у вас, у церковников, я тебе скажу, всё как у людей. И испанские интриги, и мордобой, и объявление Чацкого сумасшедшим. Жизнь бьет ключом. Мне это даже нравится. А то всё — пост да молитва, молитва да пост",— говорит героине-автору ее друг, "светило российской психиатрии", скрытый под псевдонимом Мишка и сыгравший главную роль в разрушении всей комбинации "лаврищевцев" против архимандрита Филиппа, посланного в Рождествен- ский монастырь распоряжением Патриарха.