Так вот, В.В.Кожинов, и вовсе нецерковный человек, может быть назван интеллигентом-подвижником. И это качество подвижника в нем особо наглядно проявилось в последнее десятилетие ХХ века, в годы так называемых перестройки и реформ.
Помнится, лет шесть-семь тому, в небольшой рецензии на книгу "На богатырской заставе", составителем которой был В.В.Кожинов, я назвал его просветителем, на что при встрече он раздумчиво заметил: "А знаете ли… до вас меня в печати никто так не называл…" Назвал же я его просветителем не случайно: по моему убеждению, в наше историческое время просветители необходимы и обязательны, — следовательно, их не может не быть. И вот почему.
Гении, подвижники всегда впереди или выше нации в целом в любых областях. Но при естественном развитии происходит и естественное обосвоение того, что предлагают творцы культуры — хотя на это необходимо время. Не случайно Гоголь говорил о Пушкине: "это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет". Высшее не может быть сразу воспринято, то есть не может тотчас стать частицей общественного и личного самосознания — до гения необходимо подняться, дорасти. Так что идет постоянный процесс обосвоения определенной данности.
Когда же по прошествии XIX века путем смут и политических переворотов культура была взорвана и разметана, когда при новом летоисчислении — от Октября! — начала формироваться новая, советская культура, полнокровное обосвоение культуры и прошлого, и XIX века прекратилось. Однако и после революционно-коммунистического катка живые силы все-таки оставались. В каких-то случаях эти силы выламываются из-под асфальта. При таком положении в стане национальных сил, хотя и остаточных, рано или поздно должны появиться просветители, посредники между прошлым и настоящим. Они-то и призваны возрождать утраченную культуру… И вот когда я попытался увидеть то, что должно быть — просветителей ХХ века, — то одним из первых в близком окружении для меня и обозначился В.В.Кожинов (И, конечно же, необходимо оговориться, что речь идет не о франкмасонском просветительстве, не о космополитизме, а о внутринациональном культурном возрождении). Он никогда не был теоретиком в литературе, как, скажем, тот же М.М.Бахтин, но зато с первых публикаций оставался просветителем.
Публиковался Вадим Валерианович редко и с трудом. Но зато каждая его статья вызывала эффект взрыва. И это в то время, когда цензура не позволяла никакого инакомыслия. Можно представить, какие истинные страсти подавлялись в его душе.
В то же время Кожиновым была составлена, предпослана и прокомментирована целая библиотека поэзии XIX века — и книги эти воспитывали, учили, в современном восприятии проникали в жизнь, восстанавливая прерванную связь времен. Шло трудное обосвоение отторгнутой национальной культуры — в этом, в частности, и заключалось просветительство. Даже его научная работа по Тютчеву носила просветительский характер: вживить поэта-мыслителя в новое время, представить его во всей полноте.
Феноменальные память и начитанность, энциклопедическая интуиция позволяли В.В.Кожинову, ученому и критику-литературоведу, историку и публицисту, легко и свободно чувствовать себя в любой области знаний: экономика и политика, музыка и богословие, история и культура, — Вадим Валерианович обо всем судил профессионально. Несколько подверженный эгоцентризму, он, тем не менее, по праву заслуживал, чтобы мир, фигурально говоря, вращался вокруг него.
Будучи в 1960-х годах студентом-заочником Литературного института, я впервые в связи с Достоевским услышал имя Кожинова, прозвучавшее в связке со словом "почвенник": некто Кожинов сотоварищи, мол, пытаются возродить почвенничество. Уже и тогда я кое-что знал о почве и, признаться, позавидовал неопочвенникам — эх, какая среда! А мне — возвращаться в непроглядную глухомань, где и библиотеки-то приличной нет.