летящей в бездну
женщиной слепой...
ЧЕРЕЗ ПАРК
Прицепился к себе самому
с неотступным, липучим вопросом:
почему ты скулишь, почему?!
Хватит рыться в словесных отбросах.
Ты ведь был молодым и крутым,
хохотком и любовью объятым;
был кудрявым, зубастым — гнедым,
был Горбовским, но не был — горбатым.
Так держись, ковыляя домой,
за любовь — не за хрупкую клюшку, —
через парк, не в обход — по прямой!
(Не беда, что закрыт на просушку...)
ПОСТОРОННИЕ МЫСЛИ
Они туманят в разуме твоем
даль голубую, серенькую близь...
Как шавка, окрапленная дождем, —
от посторонних мыслей отряхнись!
Легко сказать!.. Я вышел из вчера,
вошел в сегодня — принял кофейку...
И тут ко мне в окошко со двора
вдруг донеслось знакомое: "ку-ку!"
А я-то в мыслях строил магистраль,
но... птичка прилетела! Ну и пусть!
Она — былое. "Прошлого не жаль".
Я эту птичку знаю наизусть.
Кепарь, бородка, сумка на плече,—
задрал головку, целится в окно.
...А я огонь затеплил на свече,
и стало на дворе темным-темно.
СТИХИ О СТИХАХ
Что — эти словеса?
Продление судьбы?
Уход от неминуемой расплаты?
...Всё это ...как бы ...якобы ...кабы.
Стихи, вослед —
проклятием чреваты.
Я знаю, что они
в недобрый час,
когда мне было страшно,
душно, плохо,
когда я глох и слеп,
свечою гас —
стихи мне заменяли
радость вздоха!
Нам не впервой в речах —
рубить сплеча,
порой в стихах слова —
острее бритвы.
...Но, как перед иконою свеча,
так и в стихах —
пред жизнью —
свет молитвы!
ВЕЧНЫЙ ПРАЗДНИК
В парке происходят состязанья
музыкантов, певчих, бегунов...
Состязанья схожи с истязаньем
невеселой секты "трясунов".
Затевает действие затейник,
отвлекает от житейских смут:
он не хочет выглядеть шутейно —
клоуна в дурдоме не поймут.
На деревьях — чокнутые птицы,
в урнах — стеклотара и шприцы.
Что случилось? Родина резвится!
Здравствуют живые мертвецы!
Дедушку описал внук-проказник,
девушку — в черемуху влекут...
Нынче праздник, то есть — вечный праздник!
На том свете — выпить не дадут.
НЛО
Завидев предмет посторонний
на небе — я вздрогнул весьма!
Но... то был детеныш вороний,
летавший еще "без ума".
Он в штопор входил, кувыркался,
он камнем бросался к земле...
Я вздрогнул... Но я — обознался
в воздушном, пардон, корабле.
Стоял я без мысли и цели,
взирая на птичку-звезду...
А может, и сам я — пришелец?
Себя странновато веду...
Станислав Золотцев АНТИСЕМИТСКАЯ БАЛЛАДА
Мой бывший собутыльник Рабинович,
которого ничем не остановишь,
когда он выпьет и раздухарится,
вчера мне снова встретился в столице.
Мне сразу стало видно по всему,
что не хватало с самого утра
для счастья совершенного ему
как минимум стакана полтора.
И, вспомнив муки этого кошмарища
своим давно непьющим существом,
пусть бывшего, но все-таки товарища
я спас от них. И — пожалел о том:
опохмелившись, он с полоборота
завелся, и ораторские ноты
в его ожившем горле проросли.
И — главным он своим увлекся жанром:
как Моисей с горы,
стал с лютым жаром
всех бичевать, казнить словесным жалом,
всех обличать, кто рядом и вдали.
И начал он, конечно же, с "вопроса" —
с того, какому не было и нет
ответа. Кто пытался дать ответ,
будь император он или поэт,—
немедля попадался под колеса
Истории на много долгих лет.
Все скопом на него смотрели косо.
...Конечно же, с "еврейского вопроса",
как с пьедестала, на меня свой пыл
обрушил Рабинович.
Возопил:
"Ну что, и после этого ты тоже,
как всех твоих единоверцев рать —
расейских патриотов, — будешь врать,
что спаивают русских эти рожи
пархатые, что Русь давно была б
сильнее всех, богатою и гордой,
когда бы русских мужиков и баб
отравой не губили эти морды,
картавая орава шинкарей?!
Во всем у вас виновен лишь еврей;
дави его, мочи его скорей,
жидовские гони в Израиль орды! —
И это бред уже не первый век
несете вы...
Но сам же опроверг
ты только что его. Ну, ведь не я же
вот только что себя опохмелил,
а ты — меня.
В меня, в еврея влил
ты, русский, два стакана влаги вражьей...
Вот редкость в наши долбаные дни —
ты не забыл былого собутыльника!
А то в печенку будто два напильника
врубились, и крутились там они,—