Третья премия положена как бы региональным, то есть провинциальным писателям. Каким образом меня туда занесло — для меня и сейчас остаётся загадкой, тем более, что в самой АЛРОСе мне говорили про другое. Но я искренне был этому рад.
Во-первых, нынче вся современная русская литература пишется в провинции или выходцами из провинции. И я рад, что всё ещё числюсь в провинциалах и премию мне вручали как некоему поморскому критику, занесённому мощным норд-вестом в столичные края. А кто ещё в русской национальной критике следит за всем литературным процессом? Пожалуй, ещё один провинциал из Пскова Валентин Курбатов, да два-три постоянных обозревателя "Дня литературы" — Переяслов, Кириллов, Винников. Больше и назвать некого.
Во-вторых, в душе-то я и сейчас считаю себя провинциалом, как и мой друг Савва Ямщиков, может от провинции кое-какие добрые чувства в нас и сохранились. Корыстной и чиновной, карьеристской Москве скоро нас будет не понять: так по-разному мы живём, и чувствуем, и мечтаем, и пишем на одной и той же русской земле.
Кроме меня, третья премия досталась моему талантливому поморскому земляку Николаю Скромному и крепкому прозаику из Нижнего Новгорода Валерию Шамшурину. Наш провинциальный русский окоп держится на славу — и в литературе, и в жизни.
Два минуса организаторам премии из Союза писателей (а всё остальное, безусловно, плюсы — чтобы не обижались).
Первое — нельзя из года в год увеличивать количество лауреатов, деля премию на две, на три, на четыре части. Пусть я бы ту же провинциальную премию через год или два получил, дотерпел бы, но значимость была бы больше. Должен быть один лауреат первой премии, один — второй, и один — третьей. И хватит. Желающих всегда много. Это прекрасно, значит, русская литература живёт.
Второе — всё-таки, несмотря на явный бойкот и блокаду либерального лагеря, надо было вырываться из нашей литературной резервации. Использовать вертушку, связи, знакомства — в конце концов (журналисты падки на хороший банкет), той же строганиной завлечь. У меня возникло ощущение, что особенно никто и не заинтересован в пропаганде премии. Вручили, посидели — и по домам. Лауреаты денежку получат, и хорошо. Может быть, "пиар" — плохое слово, иностранное, но Большая литературная премия у Союза писателей одна, её должны знать и враги наши, и друзья. Хорошо, хоть газеты "Завтра" и "День литературы" есть, расскажут о премии своим читателям. Не хватает еще нам агрессивного маркетинга.
Хотя мы все знаем: лучшая русская литература пишется у нас, нами, а всё остальное — жалкие постмодернистские потуги.
В.Б.
Александр Иванов ЧТО ВПЕРЕДИ? В поисках новой парадигмы
Как нетрудно сообразить, отправной точкой для поисков новой парадигмы выбран беловский роман "Всё впереди". Почему? Дело здесь не только в том, что названный роман относится к произведениям, как принято теперь выражаться, знаковым. То есть к таким, которые уже невозможно (как ни старайся!) вычеркнуть из контекста современной эпохи. Дело не только в этом!
Толчком, заставившим вспомнить вышеуказанное творение вологодского классика, стала публикация в "Новом мире" (2003, №12) критического обзора книг, вышедших из-под пера В.Белова. В роли критика выступил другой (пусть и не всеми признаваемый!) классик современной русской литературы — А.И.Солженицын. Сопоставим два заключения Александра Исаевича как критика об авторском замысле Белова:
"И ограничь автор свой роман этой 1-ю частью — он воплотил бы свои назидания лишь в художественной форме, и мы могли бы упрекнуть его лишь в крайней непроявленности главных персонажей — Медведева, Бриша (о нём — только несколько раз, что у него длинные ноги, долговязый, больше — ни приметы) и нарколога Иванова, которому всё более поручается выражать автора, а он какой-то невыразительно деревянный, да и, настойчиво борясь против пьянства, сам всё время хлещет спиртное. (Впрочем, и все рядом пьют да пьют — укоренившийся и в образованном классе порок.)";
"Автор ничего не сообщает нам, как же и чем духовно жил Медведев эти 10 лет. Но вот он опять бодр, отпустил густую каштановую бороду, "почти всё понимающий, сильный, почти свободный", — и рвётся выразить свою программу? "Вновь возвращалось представление о забытой медведевской стремительности, о его уме и энергии" — ждём сверхчеловека? Не успел сказать с наркологом двух слов — уже процитировал и Гоголя, и Тютчева, и Твардовского. Залпом: "Научно-техническая революция? Чушь собачья!" "Я консерватор, отъявленный ретроград, и, представь себе, даже немножко этим горжусь. Останавливать надо гонку промышленности. Едва ли не все наши НИИ просто гонят деньгу. Физический труд — это естественная потребность нормального человека. Насилие над природой выходит из-под нравственного контроля. Человечество идёт к самоубийству через свои мегаполисы. Мне жалко Москву" ("бесконечно любил этот город... его родная Москва, все его радости были связаны с ней").