В.Б. А какова судьба вашего проекта автобана? Вы кому-то его представляли? Какой была реакция?
А.П. Я начал заниматься им в 1990 году, еще живя на Западе. И довольно быстро сколотил группу тех крупных деятелей бизнеса и политики, которые поддержали его. Проектом заинтересовались прежде всего транспортные кампании, потому что они готовы пустить автопоезда, но для этого нужны глобальные маршруты. Из Парижа в Гамбург автопоезд не нужен. Но в России проект сразу же увяз в такой трясине бюрократизма, коррупции и некомпетентности, а то и просто амбициозного сопротивления со стороны закомплексованных политиков, которых уязвляло, что идея принадлежит не им и быть присвоена не может, что года через четыре я попросту махнул рукой. Все у нас числят себя патриотами, но сделать что-либо действительно полезное для отечества никто не хочет. Иногда думаешь, что страной управляют лишь те, кто торопится окончательно разрушить ее. Насколько я знаю, уже сейчас в России, например, проживает 5 миллионов китайцев. Россиян же у нас за Енисеем, то есть на второй половине территории России, проживает только 7 миллионов. И почему-то федеральные законы сегодня не позволяют миллионам русских, оставшихся на землях стран СНГ, вернуться в Россию и заселить пустынные территории. Пусть бы получали разрешение за обязательство десять лет, скажем, прожить на Дальнем Востоке. Нет, бьемся за то, чтобы отобрать у Грузии Абхазию и Осетию, в то время как оголяем исконные российские территории, позволяя, по сути, мигрировать туда другим этносам. Какие тут могут быть перспективы?
В.Б. Когда вы уехали из России, какие качества советского человека вам помогли выжить и осуществиться?
А.П. Больше всего мне помогли открытость, коммуникабельность, та советская ментальность, которая была у нас по отношению ко всем нашим народам, страсть к новому. Не было лицемерия. Мы были глобальны тогда сами по себе. Весь Советский Союз — это глобальный проект, мир сейчас лишь идёт к тому, что у нас раньше было. Мир существовал для меня, а не я для мира. Я радовался новой жизни, своим новым планам. Не боялся трудностей. И поэтому никогда не комплексовал. Пришлось бы работать таксистом, поработал бы. Любое становление — это новая дорога жизни.
В.Б. Вы радуетесь тому, что стали писателем?
А.П. Я радуюсь, когда я пишу. Это благодать для меня. Это состояние мне очень нравится. После работы я уже иронически смотрю на своё писание. Такое ощущение, будто не я эти книги написал. Я даже не помню иногда, что и где написано. Поток сознания идёт, и я его фиксирую. Пишу на листе бумаги лишь фамилии своих героев, чтобы не путаться, когда сажусь за компьютер. В день пишу минимум четыре страницы текста. Повесть — за месяц-два. При условии бизнеса, науки, детей и других нагрузок.
В.Б. Будем ждать ваших новых книг. И удачи во всём!
Александр Потёмкин МАНИЯ (Отрывок из повести)
Она шла в кабинет босса. Госпожа Ладыгина выглядела моложе своих лет. В ней не было ничего соблазнительного, а недостатки сразу обращали на себя внимание. Выпученные, огромные, с какой-то едва уловимой злостью глаза, болезненная худоба верхней части тела и непропорциональная округленность нижней, острые черты лица, при определенном ракурсе даже несколько мужские, цепкие длиннющие руки и узкий лоб указывали на этническую мешанину в роду женщины. Казалось, это было смешение кавказского* и тянь-шанского типов. Это был коктейль из жилистой, упрямой злючки, болезненной особы, лишенной природой женских форм, — с одной стороны, и хищницы, страдающей комплексом собственной неполноценности, а потому агрессивной и напористой, — с другой. У нее был мелкий, но быстрый шаг, впрочем, как у всех низкорослых, худющих женщин. Перед тем как открыть дверь шефа, она пристально взглянула на коробочку. Видимо, что-то в ней разглядела, потому что прошептала очень злорадно, даже желчно: "Я еще посмеюсь, как взметнется твой самый гордый. Ха, ха, ха! Такую красавицу ты еще не видел, ты еще не познакомился с ее эротическими способностями, с ее дурманящим волшебством". Она вошла в кабинет, услышала нудные звуки падающей воды в ванной и направилась к патрону. Увидев ее, господин Нелипов тут же бросил: "Помой меня и взбодри егесtiсus. Ну, как обычно!" — "Я так и думала, — пронеслось в ее голове, — он попробовал эту новенькую на вкус, а теперь страдает, что его гордец уныло прикорнул".
Тут необходимо отметить одну яркую особенность Алексея Семеновича, впрочем, не совсем русскую, а скорее какую-то грузинскую, а может быть, даже азербайджанскую. Господин Нелипов никак не хотел ощущать себя опустошенным после стремительного фонтана егесtiсus. Струйки душа прятали и скрывали эти его мрачные, нездоровые ощущения. Поэтому после этого приятного он тут же залезал под душ и вызывал свою сотрудницу Алю Ладыгину, чтобы та самыми различными манипуляциями и хитроумными технологиями пробуждала самую гордую часть тела московского предпринимателя. И было совершенно неважно, где он сам в этот момент находится, в офисе или каком-нибудь другом столичном месте. Ведь он являлся истинным хозяином своего российского бизнеса и своих столичных кадров. Правда, когда ему приходилось выезжать, ну, скажем, в Ростов или Челябинск, а уж тем более в голландский Утрехт или испанскую Кордову, чтобы не впасть в расходы, он тайно брал с собой тот самый инструментарий, которым пользовалась госпожа Ладыгина. Но не чужой, а свой частный, нелиповской, скрывающийся в специальном сейфе банка "Водочный". А когда этих причиндалов под рукой не оказывалось, ему на помощь приходил собственный lingua. Он выключал свет и пользовался им ничуть не хуже, чем сама его московская референтка. Но эта была тайна за семью замками, о ней никто не знал, и никаких подозрений ни у кого не возникало, кроме самого мастера ремесла Али Ладыгиной. Изучив своего босса, она почувствовала, что без ее рецептов он никак не найдет спокойствия и уверенности. Впрочем, стеснялся Алексей Семенович своего командировочного скрытого обыкновения совершенно напрасно. Ведь уже давно всем известно, что немцы, чтобы сберечь копейку на лишнюю кружку пива и сосиску, стригут себя сами, весьма тщательно и без рекламаций. Англичане, не доверяя своего тела арабским фантазерам, блуждающим по баням, как отдыхающие по Английской набережной в Ницце, давно научились собственноручно мылиться, даже ухитряются старательно тереть мочалкой собственные спины, чему еще не научились мужчины никакой другой нации. Французы, чтобы за границей не быть обвиненными в голубизне или в других цветах сексуальной ориентации, привыкают гулять сами по себе, нарочито демонстрируя, что всегда готовы гульнуть, как с дамой, так и с мужчиной, что у них открытые и передовые взгляды, особенно в вопросах пола и философии времяпрепровождения. И только одни итальянцы так и норовят на счет фирмы пригласить в командировку модниц из Румынии, Словакии, других стран, где бедность давно перестала быть пороком, превратившись в университет весьма престижной и прибыльной профессии.