Владимир Личутин:
Нельзя говорить, что я — последний часовой в России. Таких, как я, — миллионы. Десятки миллионов русских людей исповедуют такие же мысли, как я, и ничего не знают и знать не хотят о проигранном сражении. Они не хотят признавать гибели России. Какую газету не откроешь, все говорят о гибели, даже патриоты. Разве надо смущать людей? Надо говорить о борьбе, о сражении, но не о гибели. Тогда и выстоим. Если таких батарей Тушина будут тысячи, нам никакой Наполеон не страшен. А люди просто не могут нигде высказать свои мысли. У них нет ни газет, ни телевидения.
Лев Аннинский:
Володя Личутин, ты — такая же власть. Ты — агент влияния. Ты говоришь — тебя слушают. Ты издался — тебя читают. Не преуменьшай.
Другая частность. Спасибо. Саша Иванов, что вы выудили героя в моей книге об Островском, но мне влетело за клевету на этого героя в своё время. Как Иванов Иванову, скажу я вам, что мне хочется откомментировать солидарно вашу мысль о том, что великая литература и культура очень дорого стоят. Мы, конечно же, всегда будем выбирать нормальную жизнь. Но история за нас нам такое выберет, что мы наплачемся, и тогда будет великая литература. Скорее всего, будет в литературе и Чечня, и Беслан. Но не спеши, Володя Бондаренко, дай отойти. Лев Толстой тоже отошел от войны 1812 года. Дай Бог, чтобы в литературе это было. Но стоить всегда будет очень дорого.
Алексей Шорохов:
Сегодня у нас, на мой взгляд, состоялся очень полезный разговор. Всплыли какие-то важные вещи при всей разности наших оценок. Вот в герои, в последние герои, выдвинули Владимира Личутина, который стоит на последнем посту, от чего он открестился, и сказал, что таких людей много.
Проблема современного героя — на самом деле одна из важнейших. И не только для литературы. И, конечно, это не обязательно человек, живущий в деревне. Но для меня герой и та сельская учительница, которая идет за свои полторы-две тысячи рублей в месяц учить детей. И таких много, они идут и за свой счет оклеивают обоями класс. Это и русские офицеры, которые за гроши выполняют свой долг перед Отечеством. На таких и стоит современная Россия. Она стоит не на супермаркетах и не на тех людях, которые её разворовывают, а на тех "последних постовых", которые не уходят со своего поста. Не могут в силу тысячелетней традиции, понятия долга бросить свой пост и сказать: да пропадай оно всё пропадом. И податься в Америку. Во-первых, у них там никого нет. Во-вторых, они просто так не могут поступить.
Вот это и есть современный герой. Насколько он интересен для читающей публики, которая выбрала для себя хорошую жизнь, этого я не знаю. У такой читающей публики герой может вызвать угрызения совести. Герой создает необходимое нравственное напряжение между теми, кто выбрал колбасу, и теми, кто стоит на своем посту до конца. Есть такие герои и в современной литературе. Это Дмитрий Ермаков, Лидия Сычева, поэты Борис Лукин, Андрей Наугольный. Огромная масса хороших провинциальных писателей, до которых, увы, московским издателям, тому же Александру Иванову, нет дела. Есть прекрасные современные писатели. Тот же Иван Рыжов, живущий в Орле, младший товарищ Распутина и Белова, тот же Михаил Тарковский. Слухи о смерти русской литературы, как всегда, оказались преувеличенными. Она есть, и о ней надо писать.
Максим Замшев:
Продолжая разговор о герое, я скажу, что героем является сегодня и сам писатель. Сегодня пытаться быть писателем, это значит — отказаться от нормальной жизни, какую бы литературу ты ни писал. Особенно для нашего поколения это уже шаг к геройству. Сейчас появляется так много молодых писателей. Кто-то видит Сергея Шаргунова с Максимом Свириденковым, кто-то видит своих товарищей в провинции. Время покажет, кто из них более талантлив. Но все они выбирают по-своему геройскую жизнь. Зная, что их частная жизнь, за исключением десятка счастливчиков, будет весьма плачевной. Думаю, что сейчас у молодых лидирует поэзия. Поэзию сегодня можно найти везде. И в супермаркетах, и в лесу, и в деревушках, и в мегаполисе. Главное — ни что писать, ни где писать, а как писать. Любая картина художника вторична по сравнению с самим пейзажем. И потому важно, как художественно это сделано. Увы, пока многие молодые идут по пути простого отображения реальности, повторяя ошибки натуральной школы. Мне кажется, в этом плане поэты сейчас выглядят посерьезнее. Прозаики ещё придут к своим романам. Иные молодые говорят: ты что, это же так долго писать, а жить на что? Они выбрали себе нормальную жизнь, и вряд ли у таких что-нибудь серьезное получится. Жалко, что у Союзов писателей мало времени остается на молодых. И потому полезны любые совещания молодых, любые слёты. Где ещё узнаешь, что делается в молодой прозе России?
Александр Иванов:
Я приехал два дня назад из Франкфуртской книжной ярмарки, каждый год туда езжу. Есть какое-то представление, как нас воспринимают, как мы воспринимаем.
До последнего времени процентов 80 покупаемой в Европе литературы было англо-американской. Сейчас этот процент уменьшается с каждым месяцем. Издательства всё меньше закупают англо-американских авторов. Больше издают своих.
Входят в моду и в Германии и во Франции толстые книги. Большие романы. По 400, по 500 страниц. Нельзя говорить о повышении интереса к чтению, но те последние солдаты чтения, которые есть в каждой стране, опять заинтересовались большими крупными романами.
Еще одна тенденция — огромный интерес к познавательной литературе. Это проза вымысла, но чтобы там были какие-то исторические знания. Человек хочет в одной книге получить кроме сильного художественного впечатления еще и познавательные исторические или географические или политические знания, приметы времени. Мишель Уэльбек, французский писатель, говорит: в романе должно быть всё: и философия, и наука, и любовь, и политика.
На упреки в свой адрес. Вполне доверяю и верю, что в провинции очень много талантливых людей. Мы нашли одного — Володю Козлова в Могилеве и уже издаем третью его книгу. На всех у нас явно не хватит сил.
Проблема в другом. Писатель сегодня — это человек, продуваемый всеми ветрами. Литература сегодня делается на ветру, в открытом поле. Она никогда не делается на чердаке, в подвале или в лесу. У западных коллег есть такой термин о писателе: "хайли промоутен". Это значит, не просто хорошую книгу написал, а и говорить умеет, и интервью может дать, и выглядит неплохо. Выжить литература может только вступив в поединок со всеми ветрами нашего времени, книжными,телевизионными, политическими. Спрятавшись в землянке, в лесу, в реке, литература теряет свой шанс победить. Наша почва никуда от нас не денется. Но чтобы почва была плодородной, нам надо по-мичурински какие-то дички прививать к саженцам. Иначе литературы просто вскоре уже не будет. А я искренне этого не хочу.