шагнул из мира простуд.
И посмотрев доверчиво,
с четкой печалью скул:
"Это возьмите, девочка!" —
апельсин протянул.
8
Недавно я видел: скин
растоптал апельсин.
Фонтанами бил Манеж,
блестя серебром, как нож…
И вдруг завопили: "Режь!"
Подпрыгнула молодежь
гигантским одним прыжком…
под гогот колоколов…
сбегающим молоком
светлейших своих голов…
Ведь жаждет пацан мгновения —
когда бы в толпу попал,
и бурно бежит по вене
сквозь сердце его толпа.
Разделся один болельщик,
он "фак!" показал ментам,
нырнул он в фонтан — и хлещет
по голове — фонтан!
Его из фонтана в сети
вылавливают менты.
Но всюду пожары светят,
но всюду сверкают рты.
Торговцев мелькнули спины…
И кто-то с легкой руки —
радостно опрокинул
с фруктами их лотки.
Захлюпали под ногами
огненные плоды.
От них уже зажигали
автобусы, как сады.
Апельсиновой чащей —
среди белого дня
автобус промчал, трещащий
языками огня.
Назавтра все говорили
о том, что произошло,
о молодой горилле,
о совершивших зло…
Был день переполнен ветром.
В фонтане, что было сил,
не давая ответов,
танцевал апельсин.
9
Однажды же я в разгрузке
участвовал грузовиков —
и дыни гасили тускло
всю ярость моих рывков.
Те дыни мне в руки ловко,
закашливаясь, бросал
простой мужичок — без легкого
и с сигаретой в усах.
Мы оба через неделю
с работы этой ушли.
Я получил свои деньги.
Его — зарыли в пыли,
его закопали в глине,
а может, в песке, а мо… —
кинули в ворох лилий, —
то есть просто в дерьмо.
Ах, да — ошибка ума —
смерть — темнее дерьма!
Смеюсь я с задором панка
и мышцами стал я груб,
но и меня, как напарника,
тоже обнимет гроб.
А за неделю до смерти
он мне дыни кидал,
и я их ловил — не смейте
умирать никогда!
10
В Африке, хоть и северной,
но на такой жаре,
что не снискать спасения, —
был я в монастыре.
Дружат там с мертвецами —
трупы облив винцом,
сушат их месяцами.
Странно быть мертвецом.
Все пути продолжаются!
Со скоростью черепах
на камнях обнажаются
кости и черепа.
Все черепа ослепли,
в каждом скелете — свет!
Солнечные скелеты
в сумрачный сносят склеп.
Нет ни имен, ни спеси,
а из глазниц — простор!
В узеньком склепе спелся,
как в поднебесье, хор…
Полное винограда
блюдо подносит брат,
он с черепами рядом
этот ест виноград.
И головой Иоанна
— воображенья игра —
с блюда темнеет пьяно
виноградин гора.
Молвил монах: "Мир тесен" —
про черепа в склепу.
Я разобрал: "Смертей — всем".
Я уходил в слепую…
11
Видели ли вы ягоды
в горестный час грозы?
Они пролетают ядрами —
молнии сквозь разрыв!
Кустик бежит по кругу,
яркая суета…
Соскакиваю упруго
с ягодного куста!
Соскакиваю, соскакиваю
прямо с газет полос…
Череп себе раскраиваю,
ворох сорвав волос.
Ветер с подножки поезда,
сволакивает — пускай!
Оскаливаюсь без пользы —
вдребезги весь оскал…
И всё же, друзья, не зря
зрела во мне заря.
Не зря меня резал сок,
переходя на визг:
"Не улетай, сынок,
вниз-вниз-вниз!
Дальше среди людей
округляйся и рдей!"
Дальше? А что же дальше?
Жрать урожай на даче?
12
О, дыни — душистые желтые свиньи,
да будет свидание с вами!
Вы хрюкнули нежно. Свидание с дыней —
почти что свидание с дамой.
Пролейтесь, пролейтесь — чтоб сердце не скисло,
и взмок пересохший мой путь.
Я вас обнимаю, как волны морские…
Всему предстоит утонуть!
Ты, дыня, конечно, рассеешься дымом,
вплетаясь в желудочный сок.
Арбуз громогласно расколется Римом.
И ягоду сдернет едок.
Станислав Золотцев «СТАНЬ, ЧЕЛОВЕК, МЕТАФОРОЙ МОЕЙ...»
Немало ныне развелось таких "русскоязычных" производителей стихов и прозы, а также их трубадуров от критики, которые утверждают: пишущий должен быть "общечеловечным", а всякие там "почва", "самобытность родного языка" и прочие проявления "квасного патриотизма" только мешают таланту. Подобные взгляды подкрепляются кивками на Запад: мол, в "цивилизованном мире" литература не опирается на национальные ценности. Что ж, взглянем на Запад.
Дилан Томас ! Один из крупнейших поэтов английского языка в ХX веке, признанный во всём мире как самый виртуозный мастер метафоры, как сложнейший художник стихотворных фантасмагорий и парадоксально-причудливых откровений, впервые в прошлом столетии с необычайной, возрожденческой мощью сказавший языком поэзии о неразрывности человека и природы и трагедии их разрыва. Его имя обычно ставят рядом с именем Т.С.Элиота, но Дилан Томас, в отличие от автора "Бесплодной земли", каждым стихотворением говорил людям, жившим в эпоху мировых войн и "холодной" войны, как много жизни (а не только гибельности), жизненности, плодоносности и жизнетворной красы в мире, в их смертном и бренном бытии, в каждом, созданном по образу и подобию Божию...