- Точно, - засмеялся приятель, - крестовые походы совершали младшие братья. И вот, смотрите, фильм «Золотой теленок», - вспомнил он. - Роман написали русский и еврей, так что образы должны быть точными с точки зрения расовых особенностей. В фильме четыре проходимца - непонятной национальности, поляк, еврей и русский. Вспомните, как Шура Балаганов и Паниковский деньги делили...
Прерву приятеля и лучше приведу этот эпизод прямо из книги, напомнив, что предшествует ему рассказ о том, как Шура и Паниковский ограбили Корейко.
«Когда Остап вернулся в гостиницу «Карлсбад» и, отразившись несчетное число раз в вестибюльных, лестничных и коридорных зеркалах, которыми так любят украшаться подобного рода учреждения, вошел к себе, его смутил господствующий в номере беспорядок. Красное плюшевое кресло лежало кверху куцыми ножками, обнаруживая непривлекательную джутовую изнанку. Бархатная скатерть с позументами съехала со стола. Даже картина «Явление Христа народу» и та покосилась набок, потерявши в этом виде большую часть поучительности, которую вложил в нее художник. С балкона дул свежий пароходный ветер, передвигая разбросанные по кровати денежные знаки. Между ними валялась железная коробка от папирос «Кавказ», На ковре, сцепившись и выбрасывая ноги, молча катались Паниковский и Балаганов.
Великий комбинатор брезгливо перешагнул через дерущихся и вышел на балкон. Внизу, на бульваре, лепетали гуляющие, перемалывался под ногами гравий, реяло над черными кленами слитное дыхание симфонического оркестра. В темной глубине порта кичился огнями и гремел железом строящийся холодильник. За брекватером ревел и чего-то требовал невидимый пароход, вероятно, просился в гавань.
Возвратившись в номер, Остап увидел, что молочные братья уже сидят друг против друга на полу и, устало отпихиваясь ладонями, бормочут: «А ты кто такой?»
- Не поделились? - спросил Бендер, задергивая портьеру.
Паниковский и Балаганов быстро вскочили на ноги и принялись рассказывать. Каждый из них приписывал весь успех себе и чернил действия другого. Обидные для себя подробности они, не сговариваясь, опускали, приводя взамен их большое количество деталей, рисующих в выгодном свете их молодечество и расторопность.
- Ну, довольно? - молвил Остап. - Не стучите лысиной по паркету. Картина битвы мне ясна. Так вы говорите, с ним была девушка? Это хорошо. Итак, маленький служащий запросто носит в кармане... вы, кажется, уже посчитали? Сколько там? Ого! Десять тысяч! Жалованье господина Корейко за двадцать лет беспорочной службы. Зрелище для богов, как пишут наиболее умные передовики. Но не помешал ли я вам? Вы что-то делали тут на полу? Вы делили деньги? Продолжайте, продолжайте, я посмотрю.
- Я хотел честно, - сказал Балаганов, собирая деньги с кровати, - по справедливости. Всем поровну - по две с половиной тысячи.
И, разложив деньги на четыре кучки, он скромно отошел в сторону, сказавши:
- Вам, мне, ему и Козлевичу».
Остановим повествование.
- Заметьте, - говорил мне приятель, - Остапа и Козлевича не было при грабеже, но русский Балаганов о них помнит, Бендер - глава шайки, но Балаганов и не думает к нему «подмазываться» - он назначает Бендеру такую же долю, как и остальным.
Но продолжим чтение романа.
«- Очень хорошо, - заметил Остап. - А теперь пусть разделит Паниковский, у него, как видно, имеется особое мнение.
Оставшийся при особом мнении Паниковский принялся за дело с большим азартом. Наклонившись над кроватью, он шевелил толстыми губами, слюнил пальцы и без конца переносил бумажки с места на место, будто раскладывал большой королевский пасьянс. После всех ухищрений на одеяле образовались три стопки: одна - большая, из чистых, новеньких бумажек, вторая - такая же, но из бумажек погрязнее, и третья - маленькая и совсем грязная.
- Нам с вами по четыре тысячи, - сказал он Бендеру, - а Балаганову две. Он и на две не наработал.
- А Козлевичу? - спросил Балаганов, в гневе закрывая глаза.
- За что же Козлевичу? - завизжал Паниковский. - Это грабеж! Кто такой Козлевич, чтобы с ним делиться? Я не знаю никакого Козлевича.
- Все? - спросил великий комбинатор.
- Все, - ответил Паниковский, не отводя глаз от пачки с чистыми бумажками. - Какой может быть в этот момент Козлевич?»
- Шура мог просто поторговаться и выторговать себе еще полтыщи, и у него было бы столько же, как он и сам себе назначил, - продолжил мысль мой нерусский приятель. - Но он дрался с Паниковским, чтобы свою долю получил и Козлевич, которого Паниковский предал, даже не задумываясь. Но, одновременно заметьте, хитрый Паниковский «подмазывает» атамана большой долей, чтобы с его помощью самому получить больше, чем при делении добычи Шурой.