В рамках первоначальной разметки границ проблемы отметем попытки отнять пальму первенства у западного мира распространением темы ужаса на пионерские рассказы о «красных туфельках» и душащих пионеров шторах. Советский киношедевр «Вий», китайские рассказы о лисицах и людоедах, эвенкийский фольклор и все прочее в этом роде также не могут быть поставлены в ряд с тем явлением, которое встает за определением «западный фильм ужаса». Сравнить мы их, конечно же, можем, но это сравнение будет того порядка, как если мы попытались бы сравнить игрушечный кораблик с реальным авианосцем. Налицо разница, при которой стоит говорить о «переходе количества в качество», причем переходе многократном.
Различные попытки подражания жанру, предпринимаемые кинодеятелями других обществ, тоже не могут идти в счет в силу как слабости эффекта, так и заведомой вторичности. Налицо явное лидерство и явное же первородство в этой области именно западного мира, а потому имеет смысл говорить о «фильме ужасов» как явлении типично западном.
Стоит отметить прежде всего, что жанр эволюционирует на глазах. Зародившись вместе с кинематографом, он рос, креп, постоянно менялся и в наши дни представляет собой практически безотказный крючок для почти любого обладающего зрением представителя рода человеческого. И, конечно же, молодежь оказывается в первых рядах уловленных «ловцами человеков».
Западное кино вообще несет в себе двойственный информационный заряд - с одной стороны оно, подобно одиссеевым сиренам, очаровывает и лишает воли, но с другой - у человека думающего оно же вызывает разочарование и отторжение. Один и тот же поток информации, оказывается, способен вызывать совершенно разный эффект. Это тот непредусмотренный штатным расписанием случай, когда крысы способны побить гаммельнского крысолова за допущенную им фальшивую ноту, или когда привязанному к мачте Одиссею вдруг становится плохо от замеченной им уродливости сирен.
В данном случае второй информационный поток порой перехлестывает через главный, и идейное убожество западного синематографа явственно проступает сквозь его красивость и безотказность. Явление фильмов ужасов - лучший тому пример.
На мой (дилетантский) взгляд, в подоплеке западной культуры фильма ужасов можно выделить ряд слоев. Первый из них это, как выразился одни из современников, «экзистенциальный ужас бытия». Второй можно было бы назвать «политзаказом». Третий, наивысший, слой этой пирамиды - это слой, который стоило бы назвать «религиозным». При этом все эти слои разнообразнейшим образом взаимодействуют друг с другом, образуя достаточно сложный конгломерат связей и отношений.
Слой первый. Фильм ужаса выступает как черный миф, как своеобразное «коллективное бессознательное» западного общества, как выражение его страха перед чуждым ему внешним миром, как манифестация его непонимания и неприятия этого мира. Ну а поскольку другого мира нам не дано, то данное неприятие говорит о факте чужеродности человека западного образца миру, о его внешней по отношению к нему природе. Западный человек чужд миру, он боится его, он не доверяет ему, он ждет от него подвоха. В тенях ему чудятся чудовища, за каждым листом календаря видится черный лист апокалипсиса, во тьме ночи к нему подступает дьявол с острыми вилами и горящими глазами. Впрочем, дьявол этот далеко не всегда враждебен, во всяком случае западный человек не прочь поискать с ним общий язык... Однако взаимоотношения с миром тьмы это уже третий слой, для определения первого вполне достаточно констатации факта, что тьма живет рядом с западным человеком, что она постоянно следует за ним и что этот фон его жизни прорывается в продуктах его творчества как тот самый, упомянутый выше «экзистенциальный ужас бытия».
Слой второй. Фуко писал, что «роман ужаса представляет собой роман политический». Это его определение превосходно подходит и к рассматриваемому феномену «фильма ужаса». Как и роман ужаса, фильм ужаса призван нагнетать определенную атмосферу, призван создавать социальное настроение, призван побуждать к упрощению социальных сдвигов в нужном для создателей черных грез направлении.
Слой третий. Исторически Запад со времени своего зарождения пошел по пути подавления человека. Западное христианство сделало ставку на пробуждение «страха божьего», исходя из того, что именно с помощью страха можно добиться наибольшей управляемости человеком. При этом страх должен был быть не просто внешним страхом власти, как в сатрапиях восточного типа, страх должен был жить внутри каждого, его местом обитания была определена душа западного человека. Костры инквизиции, пытки и в изобилии присутствующие в западных церковных проповедях и сюжетах апокалиптические картины переместили акцент мышления западного человека в область страха перед миром. В своем варианте христианства Запад сконцентрировался не на любви, а на страхе, и в результате главной фигурой в сознании западного человека стал не Бог, но его антипод, понимаемый как владыка и источник ужаса. В попытке достичь «страха божьего» Запад создал культ антибога, и вторичная по своей природе фигура заплутавшего в дебрях мироздания отщепенца из ангельского сонма оказалась вдруг в восприятии западных людей одной размерности с Богом. Для западного сознания Зло явлено как «одно из» главных начал мира, а на самом же деле, в силу его якобы большей активности по сравнению с исходящим от Бога Добром, является началом главным. В результате, когда на Западе религия стала утрачивать свое влияние, из душ западных людей ушел лишь Бог. То же, что осталось там и что с таким поистине религиозным рвением несут западные люди во весь остальной «заблудший в невежестве», по их мнению, мир - это тьма их душ, тень и противоположность Бога.