Выбрать главу

ЦИК и Совет народных комиссаров определенно стали на сторону диктатуры трудового элемента. Но вы, являясь верховным всенародным органом, должны будете сказать свое последнее решающее слово. Мы того мнения, что в эпоху создания социалистического строя мы должны, во имя победы социализма, всемерно стоять на диктатуре трудовых масс. Вторым главнейшим вопросом является вопрос о войне и мире. Вы знаете, какие практические меры в этом направлении предприняла революционная советская власть... Только от вашей воли, товарищи, всецело зависит решение столь важного, столь жгучего и волнующего всех вопроса, как вопрос о войне и мире. Кроме этого, перед нами еще один наболевший вопрос, — это вопрос национальный. Вы знаете уже о том, что Советом народных комиссаров издан декрет о независимости Финляндии, декрет об отделении Украины, и вы должны, товарищи, и в этом направлении вынести свое решение. Все перечисленные вопросы настолько широко охватывают все стороны нашей будущей творческой работы, что данный съезд в таком составе, какой мы имеем перед собой сегодня, едва ли сможет разрешить в более или менее короткое время эти задачи. Поэтому мы думаем, что детальная разработка всех этих вопросов государственной важности будет возложена на выбранный вами орган. Я надеюсь, что Всероссийский съезд советов утвердит всю работу, которая была выполнена за это время советской властью, и укажет дальнейшие шаги к развитию революционного строительства нашей обновленной жизни. Я надеюсь также, что этот съезд, совместно с созываемым вскоре крестьянским съездом, станет на платформу революционной советской демократической республики и пойдет по пути укрепления и развития идей социализма. Нет сомнения, что наша социалистическая республика зажжет революционный пожар во всех странах всего мира и мы придём в конце концов к торжеству братства, к полному уничтожению войн и эксплуатации человека человеком.

Из доклада В.И. Ленина на III съезде советов 24 (11) января 1918 г.

Товарищи! От имени Совета народных комиссаров я должен представить вам доклад о деятельности его за 2 месяца и 15 дней, протекших со времени образования советской власти и советского правительства в России.

2 месяца и 15 дней — это всего на пять дней больше того срока, в течение которого существовала предыдущая власть рабочих над целой страной или над эксплуататорами и капиталистами, — власть парижских рабочих в эпоху Парижской коммуны 1871 года.

Эту власть рабочих мы должны вспомнить прежде всего, бросая взгляд назад и сравнивая ее с советской властью, образовавшейся

7 ноября (25 октября). И из этого сравнения предыдущей диктатуры пролетариата и настоящей мы сразу можем видеть, какой гигантский шаг сделало международное рабочее движение, и в каком неизмеримо более благоприятном положении находится советская власть в России, несмотря на неслыханно сложные условия в обстановке войны и разрухи.

Продержавшись 2 месяца и 10 дней, парижские рабочие, впервые создавшие Коммуну, которая представляет зачаток советской власти, погибли под расстрелом французских кадетов, меньшевиков и правых эсеров-калединцев... Французским рабочим пришлось заплатить небывало тяжелыми жертвами за первый опыт рабочего правительства, смысла и цели которого не знало громадное большинство крестьян во Франции.

Мы находимся в гораздо более благоприятных обстоятельствах, потому что русские солдаты, рабочие и крестьяне сумели создать аппарат, который об их формах борьбы оповестил весь мир, — Советское правительство. Вот что прежде всего изменяет положение русских рабочих и крестьян по сравнению с властью парижского пролетариата. Они не имели аппарата, их не поняла страна, мы сразу же опирались на советскую власть, и поэтому для нас никогда не было сомнения в том, что советская власть пользуется сочувствием и самой горячей, самой беззаветной поддержкой гигантского большинства масс, и что поэтому советская власть непобедима…

Мы никогда не сомневались в том, что только союз рабочих и беднейших крестьян, полупролетариев, о котором говорит наша партийная программа, может охватить в России большинство населения и, обеспечить прочную поддержку власти. И нам удалось после 7 ноября (25 октября) сразу, в течение нескольких недель преодолеть все затруднения и основать власть на основе такого прочного союза…

Из выступления Я.М. Свердлова на III съезде советов по вопросу«О новом обозначении государственной власти» 31 (18) января 1918 г.

Вы помните, товарищи, что советская власть, издавая ранее какие-либо важнейшие законы, всегда делала оговорку, что они вводятся действием «впредь до окончательного разрешения их Учредительным собранием». Это было ещё до тех пор, когда трудовые массы верили и надеялись, что Учредительное собрание явится выразителем их подлинных интересов и мнений. Теперь же, после того как правоэсеровское большинство хотело использовать Учредительное собрание в контрреволюционных целях, трудящиеся массы знают и хотят знать только одно истинное трудовое Учредительное собрание — это свои советы, верховный орган революционного пролетариата — Совет народных комиссаров. Ясно, что приведенная оговорка к декретам теперь уже не может быть ничем оправдана, она совершенно устарела, отошла в область преданий, как отошли от революции и те партии, которые хотели подделать народную волю в Учредительном собрании. Предлагаю предложение голосовать.

(Предложение принимается без прений... Результаты, голосования встречаются шумными аплодисментами.)

Позвольте мне ещё внести и другую поправку — предложить вам принять предложение о новом обозначении верховной революционной власти. Ранее она, как вам известно, называлась: «Временное рабочее и крестьянское правительство». Теперь, когда не только в России, но и во всем мире побеждает революция трудящихся масс, когда мы призваны непосредственно к закреплению нового государственного строя путем новых основных законов и организации на основании их всей социальной жизни, мы должны откинуть слово «Временное» и впредь именовать нашу верховную власть «Рабочим и крестьянским правительством Российской советской республики». (Долго несмолкаемые, бурные аплодисменты. Принимается без прений.)

КУЛЬТУРА И КУЛЬТПАСКУДСТВО

ВОР У ВОРА БУТЫЛКУ УКРАЛ

(Окончание. Начало в №№6,8)

Наконец, добрался критик Сарнов и до Солженицына. Казалось бы, чего им делить-то? Оба лютые антисоветчики, лжецы и клеветники; для обоих Россия – тюрьма; оба ненавидят Сталина, Горького, Шолохова, почти всю советскую литературу; один во время войны рассылал с фронта письма, в которых поносил Верховного Главнокомандующего, второй на того же Верховного измышлял слюнявые эпиграммы; оба одержимы страстью поглощения бумаги; оба лаются самым похабным образом, первый: шпана... бездари... плюгавцы... плесняки... собака... шакал... баран... обормот... хорёк... скорпион... и т.п., второй: чучело... слюнтяй... г... о... г... к... г....ед... и т.п.; в своём всеохватном вранье оба используют один и тот же убогий прием, у первого об ужасах советского времени свидетельствуют один врач... один офицер... одна баба... две девушки... водопроводчик... молодой узбек и т.п., у второго - один писатель... один журнал... одна знакомая... одна приятельница... и т.п.

Мало того, порой Сарнов просто даёт вариант на заданную Солженицыным тему. Вот он пишет об известном «Деле Кравченко». Этот хлюст в 1949 году перебежал на Запад и стал там вещать о порядках в наших лагерях. Одна французская газета обвинила его в клевете. Он подал в суд. В ходе процесса один свидетель со стороны Кравченко, сидевший в наших лагерях, упомянул, что в камерах было тесно. Что ж, вполне возможно. Но его спросили, как это выглядело конкретно. Он сказал: в камере размером в 40-45 кв. метров находилось человек 150-200.

И Сарнов пишет: «Адвокат разводит руками: абсурдность показаний очевидна... Не может западный человек вообразить, что в камеру размером в 40-50 кв. метров можно было запихнуть 150-200 человек». Западный человек... Запихнуть, чтобы они там впритирку стоймя стояли какое-то время, не знаю, может быть, кому-то и удалось бы, но ведь речь-то идёт о том, что арестанты жили в этой камере, т.е. ели, спали, справляли нужду и т.д. Именно об этом и говорил свидетель: «Они лежали там все на полу…». Уж это никак невозможно, если только не укладывать один ряд спящих на другой до самого потолка. Но ведь такого-то не было, это-то невозможно. «Когда, - продолжал свидетель, - кто-нибудь пытался повернуться на другой бок, то повернуться должны были все двести человек». Сарнов заключает: «Вообразить такое западный человек не в состоянии и в зале раздаётся смех». Опять западный! Да и восточный не может. А может только человек, одуревший от антисоветчины.