Так нет, все молчат. На гарантов и хранителей устоев внезапно напала слепота и глухота. А позёр рад стараться! Пригласит к себе гостя, чаще солиста антисоветского хора имени последнего президента СССР Меченого, и ну вопросы задавать. И такой ему вопрос, и этакий, и с улыбочкой обаятельной, и с прищуром хитрым, и кивая умно и в такт. Вот оно - интеллектуальное ристалище! Нью-йоркский акцент, красноречие ведущего завораживают. Позёр долго говорит, любуясь собою, а сам тем временем резину тянет. Вся эта беседа так, для отвода глаз. Главный вопрос, ради которого приглашается любой «солист», звучит, примерно, так: «Кто, по-вашему, хуже - Гитлер или Сталин?». Сильно угодил позёру Марк Захаров, признав Сталина, несомненно, большим злодеем. Яростному антисоветчику давно бы расправиться с названием собственного театра. Вместо «Ленкома», думаю, сгодился бы «Путприх». Театр «Путинского прихвостня»! Разве не звучит?
Интересно, что семья позёра в своё время смоталась из Франции, убоявшись Гитлера. После войны, долго мыкаясь по Европе, нашла-таки себе пристанище. И где бы вы думали? Правильно, в лапах «тирана» и «злодея» Сталина. В 1952 году Вова с семьёй переезжает в СССР на постоянное место жительства. Сталин, надо думать, по ошибке, ни разу не расстрелял Вовиного папу, да и Вовика забыл пальцем раздавить. Будущий «страдалец», чудом избежав урановых рудников, в 1953 году поступил (бесплатно!) в МГУ. В 1958 году ему удалось окончить университет, так и не загремев в лагеря за ненависть к советскому строю и к приютившей его стране. Умело скрывая своё отвращение ко всему окружающему, позёр старательно бережёт свой нью-йоркский акцент. Его успел подхватить в Штатах, где семейка пережидала войну, пока другие проливали кровь. Пригодится ещё акцент-то!
Трясясь как осиновый лист, позёр всю жизнь боялся. В СССР, боясь разоблачения, постоянно доказывал свою благонадёжность - любого запросто убеждал в необходимости ввода советских войск в Афганистан. Скрывая подлинное нутро, доходчиво объяснял обоснованность высылки Сахарова в Горький. Чтобы не раскололи и не замели, находил стоящие аргументы в пользу советской ПВО, сбившей южнокорейский «Боинг».
И сейчас позёр боится. Боится потерять деньги. Таких денег ему нигде не заработать. И главное, за что платят! За глумление над собственной историей. За умение не видеть ужас происходящего под носом. Действительно, позёр не гражданин и не патриот. Кто спорит? Но он же профессиональный журналист, академик! Как можно не замечать, не знать, что Россия, к примеру, занимает первое место в Европе по такому заболеванию, как туберкулёз? В СССР-то ничего подобного не было. Как не видеть таких «достижений», как коррупция, наркомания, пьянство, проституция, убийства, массовая безработица, детская беспризорность? При чём тут Сталин, которого нет с нами уже 60 лет? Тогда гораздо уместнее было бы спросить у очередного «солиста»: «Кто хуже - Гитлер или Путин?» Интересно, что бы ответил Марк Захаров?
Вот вам и телевизионная неделя с «Первым». Перевести дух, отвлечься…
Вдруг – как гром среди ясного неба - признание сотрудника Первого канала: «Наше телевидение всё изощрённее будоражит, увлекает, развлекает и смешит, но вряд ли назовёшь его гражданским общественно-политическим институтом. Убеждён, это одна из главных причин драматического спада телесмотрения у самой активной части населения, когда люди нашего с вами круга говорят: чего ящик включать - его не для меня делают». Чей там голос из помойки, кто такой смелый? Уж не Екатерина ли Андреева в порыве акта гражданского мужества? Не похоже, она любой текст читает, как попка, принимая его без сомнений и раздумий. Оказывается, это Леонид Парфёнов учудил при получении премии.
Вот реакция в интернете некоторых телезрителей на «признание» Парфёнова:
- Не смельчак и не герой, но, видно, прорвало. Очнулся Леонид Геннадьевич.
- Очередной кремлёвский проект. Лет пять поиграет в несогласного с властью, по инструкции Кремля.
- Только властям и холуям это всё безразлично. Их вообще не интересует такая категория: «ПРАВДА»!
- Парфёнов часть этого жуткого студня. Иначе он бы не работал там, где работает сейчас. А все эти премии да награды – пыль в глаза самим себе.
- Поздно всё!!! Раньше он не думал, а как все задницу путинистам лизал!!! А теперь всё сгноит путинизм окончательно!!! Спасёт нас только встряска. А именно - суд над всеми путинистами!!! И, как итог, массовые казни!!!
Комментарии, думаю, излишни.
Намедни сам барин - как бы чего не вышло - к Эрнсту - Ёпрсту пожаловал.
- Чего изволите, господин Путин? - согнулось Ёпрст.
- У вас настоящая фабрика, на которой делается интересное, познавательное телевидение.
- Стараемся.
- И старайтесь. Как следует старайтесь. Мы для вас уже и орден приберегли…
Ёпрст согнулось пуще прежнего, да так, согнувшись, и простояло, пока Путин уходил, уменьшаясь с каждым шагом, превращаясь в точку и исчезая…
Вопросы есть?
Александр МАКСИМЕНКО
ТАКОЕ КИНО
Когда сотрётся лаковая проба,
Когда заглохнет красных криков гул –
Мы станем у берёзового гроба
В почётный караул.
Д. Маркиш, «Синий крик»
У директора разоренного бумажного комбината Мирона (Юрий Цурило) ночью умирает молодая жена. По традициям затерявшегося где-то на вологодчине финского племени мери умершую полагается кремировать и прах опустить в свинцовые воды реки. Об этом старинном языческом обычае знают все кругом – власти, соседи, знакомые. Знают и предпочитают не замечать. В печальном обряде Мирону нужен помощник. Им оказывается заводской фотограф со странным именем Аист (Игорь Сергеев). Сын спившегося мерянского поэта Весы-Всеволода (Виктор Сухоруков). С собой Аист повсюду таскает клетку с двумя птахами-овсянками.
Двое немолодых, потрепанных и помятых мужчин отправляются в печальное путешествие. В дороге они ведут пустопорожние разговоры, всего более напоминающие разговоры созревающих мечтателей-подростков в заплеванном подъезде. Эти разговоры меряне называют дымом. Здесь об этом говорят стареющие бессильные мужчины.
Пересказывать сию похабщину не готов. Да и бумага не все стерпит. Изобилующие в фильме интимные сцены также нарочито неприглядны. Пощупывания, подглядования, подсматривания без логического завершения.
Впрочем, деспотичный и бессильный Мирон, как выясняется из разговора, и свел жену в могилу. Кажется, к этому приложил руку и Аист. У них тоже была «любовь», но дальше подглядываний дело не пошло.
В чадном «дыму» добираются до берега реки. Там из черенков лопат сооружают некое капище, где и кремируют супружницу Мирона. Поливая костер водкой... При этом Мирон и Аист демонстрируют невозмутимое спокойствие. То ли всё им так осточеретело, то ли актеры просто не играют, а заполняют собой кадр. Не играют еще нарочитее, чем адмирал из одноименного фильма и командир подлодки из картины «Первый после Бога», а с ними и немалое количество других российских актеров. А ведь здесь и любовный треугольник, и трагедия провода в иной мир любимой. Хорошо, это сыграть не под силу. Но у костра-то можно было на лицах изобразить хоть какое-то подобие переживания, страсти? Нет, полыхает костер, гремит музыка. И два абсолютно бесстрастных апатичных актера. А может, это самое безразличие – сверхзадача режиссера?
А как же языческая тризна? Ее справили у двух придорожных шалав. Кажется, дело опять обошлось пощупываниями и «дымом». А наутро внедорожник, протаранив ограждения моста, падает в пучину реки. Закадровый голос то ли языческого начетника, то ли суфлера провинциального театра объясняет, что, де, овсянки, вырвавшись из клетки, поцеловали водителя Мирона в глаза. Упав в реку, он сразу же встретил там супругу. Аист же нашел на дне печатную машинку, которую когда-то утопил там его пьяница-отец. И на боках речных рыб отстукал сию печальную повесть...