Она должна была идти в свою первую автономку (боевую службу в Атлантику), однако вновь авария и ремонт.
Уже она в далеком гарнизоне Гремиха – у всех лодок «норма», а на «восьмерке» опять авария.
Так продолжалось до мая 1969-го, когда К-8 принял под свое командование опытный подводник, кавалер ордена Красного Знамени за нанесение реального торпедного ядерного удара, капитан 2-го ранга Всеволод Борисович Бессонов.
Экипаж «восьмерки» с радостью узнал, что лодке, наконец-то, предстоит выполнение задач боевой службы в Атлантике.
С радостью, потому что, по мнению ранее служивших на К-8, ей было дано имя «проклятой лодки».
По воспоминаниям немногочисленных ветеранов известно, что экипаж прямо рвался в море, чтобы доказать полноценность как экипажа, так и корабля.
В полярную ночь с 16 на 17 февраля 1970-го «восьмерка» вышла на свою первую и… последнюю автономку.
Впереди Атлантика, выполнение боевых задач в Средиземном море и возвращение к 17 апреля в родную Гремиху.
Весь экипаж был полон решимости доказать всем – командованию флота и флотилии, товарищам с других «бортов», а главное себе, что «восьмерка» полноценная боевая единица.
Все 125 человек, которые были на ее борту…
…Наступил судный день 8 апреля, день который перевернет жизнь многих. И тех, кто был на лодке, и тех, кто ждал их на берегу.
Все шло по плану до тех пор, пока… Из рубки гидроакустиков не повалил густой дым.
«Аварийная тревога!» - раздалось в центральном отсеке. Это короткое словосочетание и сегодня стремглав подымет с дивана не одного ветерана. А тогда по команде все как один бросились на посты. Не успели занять свои места, как новый пожар вспыхнул в седьмом отсеке. Но лодка на ходу, рули «на всплытие», еще «дышит» реактор, вот-вот подводники «в перископы увидят волну…».
Пожар развивался столь стремительно, что не все из седьмого отсека успели воспользоваться индивидуальными дыхательными аппаратами. Тогда и появились первые жертвы главных врагов подводников – пожара и дыма.
Лодка всплыла, часть экипажа приступила к борьбе за живучесть и оказанию помощи первым раненым. Но в это же самое время в том же седьмом отсеке на пульте управления ГЭУ (атомного реактора) находилось четверо офицеров, даже не помышлявших об оставлении отсека. Спустя сорок один год мы можем сказать, что имена всех четверых достойны того, чтобы быть вписанными в историю, пусть павшего, но нашего Отечества золотыми буквами.
Вот эти имена:
Валентин Хаславский
Александр Чудинов
Геннадий Чугунов
Георгий Шостаковский.
Они просто не имели права покинуть пульт до того, пока не заглушат ядерный реактор.
Они понимали, что погибнут, но в то же время не могли покинуть боевой пост.
Их последними словами были: «Кислорода больше нет! Ребята, прощайте, не поминайте нас лихом! Всё!»
В это же время число погибших стремительно стало увеличиваться - пять, восемь, тринадцать…
Тринадцатым по роковому совпадению стал тот, в чьи обязанности входила борьба за жизнь - корабельный врач капитан Анатолий Мефодиевич Соловей.
На лодках проекта 627 восьмой отсек был жилым. В нем был корабельный лазарет, в котором находился два дня назад прооперированный старшина 1-й статьи Юрий Ильченко. Врач, верный клятве Гиппократа, надел свой аппарат на старшину, и тем спас его ценой своей жизни.
К моменту окончательного всплытия лодки и возможности открыть верхний кормовой люк, погибших было уже 30…
Последняя фотография корабельного врача.
В лазарете он снят с тем, кого спас ценой своей жизни…
Всех погибших, которых можно было достать через люк восьмого отсека, положили в кормовую надстройку рубки. Там они и остались навсегда.
А что же лодка? «Восьмерка» была наплаву, но не более. Из-за огромной температуры вышли из строя генераторы, не работали основные средства связи, а резервные были пригодны лишь к работе в зоне видимости. Только сигнальными ракетами и могли подводники аварийной лодки привлечь к себе внимание в центре Бискайского залива.
В таком неведении и томительном ожидании, имея треть экипажа погибшими, а часть пораженных, прошла ночь и полдня 9 апреля. В районе 14 часов 15 минут на горизонте был замечен сухогруз. По приказанию командира были даны пять красных ракет, на которые среагировал канадский транспорт «Глоу Де Ор».
Среагировать-то, среагировал, да подойдя на дистанцию в 15 кабельтовых, резко изменил курс и … убыл своим курсом.
Почему так поступил «канадец» и сегодня непонятно. Даже с точки зрения «холодной войны» морское братство не отменяли ни НАТО, ни Варшавский договор.
Пошли вторые сутки аварии, но ни в Главном штабе, ни в родной базе не знают, что случилось с лодкой - для всех К-8 в боевом строю и готова выполнить любой приказ Родины - у нее торпеды, как с обычным, так и - ядерным зарядом.
Наступило утро 10 апреля, когда на горизонте появилось судно. После очередных пяти ракет к лодке подошел болгарский сухогруз «Авиор», капитаном которого был Рем Германович Смирнов из Мурманского морского пароходства.
Как обрадовались советские моряки, когда с борта сухогруза им сказали: «Держитесь, братушки».
А еще запомнили оставшиеся в живых вкус сигарет «Шипка», той Шипки, которая и сегодня является символом славянской дружбы.
По сложной цепочке радионитей (Болгарское морское пароходство в Варне – ВМС Болгарии там же – оперативный дежурный ЧФ в Севастополе – Главный штаб ВМФ в Москве), да и то не сразу, было доложено о ситуации. И уже находящиеся рядом советские суда министерства морского флота и корабли ВМФ ринулись на помощь К-8. А дифферент на корму все время увеличивался. И потому командир отправил на болгарский сухогруз часть экипажа, нахождение которого на лодке не было столь необходимым.
К вечеру на место аварии прибыли советские суда «Касимов», «Саша Ковалев», «Комсомолец Литвы», чуть позднее «гидрограф» Северного флота «Харитон Лаптев», корабль, выполняющий в море задачи в интересах разведки.
Связь с Москвой была налажена, тревоги, судя по докладам командира, ничто не вызывало. Из Североморска и районов учений «Океан» к месту аварии спешили, а фактически «летели на всех парах» паросиловые крейсер «Мурманск» и плавбаза «Волга» с резервным экипажем. И в это же самое время, а точнее чуть раньше, в самом центре Москвы, в Главном Штабе ВМФ СССР наконец-то осознали всю сложность ситуации.
Длительные переговоры с командованием болгарского флота и лично с командующим вице-адмиралом Добревым убедили Горшкова, что в Бискайском заливе терпит бедствие именно советская лодка. Сколько же времени было упущено на то, чтобы поверить болгарским коллегам о трагедии в Бискае… Ведь это же надо: учения «Океан» в самом разгаре, доклады со всех флотов четкие, конкретные, а главное – радужные, все идет по плану, а тут вдруг в полдень 10 апреля на ЦКП ВМФ… Далее языком документов: «Часы показывали 12.40.
Голос оперативного дежурного Черноморского флота был взволнован и сбивчив:
- Только что к нам позвонил командующий болгарским ВМФ Добрев, сообщил, что радистом их пароходства принята следующая радиограмма:
«Молния. Теплоход «Авиор» Ш - 48 гр. 10 мин. северная, Д - 20 гр. 09 мин. западная терпит бедствие советская подводная лодка».
- Больше никаких подробностей? - переспросил дежурный адмирал.
- Нет!
Оперативный ВМФ тут же соединился с Главкомом. Горшков выслушал доклад молча, так же молча положил телефонную трубку.
Через несколько минут он был уже на ЦКП. (Центральный командный пункт ВМФ). Вместе с ним прибыл туда и начальник Главного штаба адмирал Сергеев. Перед Главнокомандующим разложили карту Северной Атлантики.
- Точка с переданными координатами находится на маршруте перехода К-8! - доложил начальник оперативного управления вице-адмирал Комаров.
- Вижу! - хмуро кивнул Горшков и повернулся к начальнику Главного штаба. - Николай Сергеевич, передайте на К-8 мое приказание: немедленно доложить свое место и действия!
А главное – спасти лодку!»