Ю.К. Козлов
ПРОКУРОР СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Андрей Януарьевич Вышинский (1883 - 1954 гг.) в своё время был хорошо известен в Советском Союзе и за рубежом. На московских процессах 1936-1938 гг. он представлял сторону обвинения и провёл эти процессы, по оценке У. Черчилля, “блестяще”1. По словам Дж. Дэвиса, в 1936- 1938 гг. посла США в СССР, юридическая сторона организации процессов вызывала у него, как адвоката, “уважение и восхищение”2. Выступления Прокурора Союза в те дни публиковали все центральные советские газеты. После процесса Радека - Пятакова на экранах страны демонстрировался фильм “Приговор суда – приговор народа”, в который была включена обвинительная речь Вышинского. Его имя и оценки его деятельности, впрочем, сильно зависевшие от политических симпатий авторов, не сходили тогда со страниц и мировой прессы. Когда А.Я. Вышинский в 1947 году находился с визитом в Англии, принцесса Маргарет пожелала лично повидать знаменитого прокурора 37 года.
Возглавив в марте 1935 года прокуратуру СССР, Вышинский принял деятельное участие в начавшемся тогда расширении социальной базы власти: досрочном снятии судимости с колхозников и освобождении осужденных за “хищение социалистической собственности”; пересмотру дел высланных из Ленинграда после убийства Кирова; возвращении политических прав “лишенцам” и т.д. Одновременно новый генеральный прокурор занялся подготовкой правовых реформ, направленных на переход от доминировавшей в стране после октября 1917 года “революционной законности” к упорядоченному судопроизводству. Так, уже в мае 1935 года он представил в Политбюро проект постановления “О порядке производства арестов”, по которому аресты по всем без исключения делам могли производиться НКВД только с санкции прокурора (утверждено в июне 1935 г.). Возглавив в июле 1936 года подкомиссию судебных органов конституционной комиссии ЦИК, Вышинский предложил ввести в новую Конституцию принцип выборности судей и отстаивал его в дискуссиях с тогдашним наркомом юстиции, бывшим председателем Верховного революционного трибунала Крыленко3.
В 1939 г. А.Я. Вышинский стал заместителем председателя СНК. В его ведении находились сначала вопросы культуры, а с 1940 года – иностранные дела. С сентября 1940 по 1946 гг. Вышинский был первым заместителем наркома иностранных дел (Молотова), потом его заместителем по общим вопросам. В марте 1949 г. он возглавил министерство иностранных дел СССР.
На всех постах, которые он занимал, Вышинский был активным проводником сталинской политики. Занимаясь в 1939-1940 гг. проблемами культуры, он критиковал декадентов и формалистов – так в те годы именовались представители дегенеративного искусства, – реализуя установку Сталина на искоренение троцкизма из всех сфер общественной жизни. Например, выступая 15 июня 1939 года на Всесоюзной конференции театральных режиссёров, Вышинский подчеркнул, что мнение Троцкого о невозможности развития народом своего театрального искусства опровергнуто ростом числа театров в СССР и улучшением их репертуара. Имея в виду в первую очередь близкого в 1920-х гг. к Троцкому Мейерхольда, подвергавшегося с середины 1930-х гг. в советской печати всё более острой критике, Вышинский призвал сценаристов и режиссёров “преодолевать в своём творчестве формализм и натурализм”. Во время Великой Отечественной войны А.Я. Вышинский, как заместитель наркома иностранных дел, участвовал в переговорах представителей стран антигитлеровской коалиции. В ноябре 1941 г. он принимал прибывшего в СССР В. Сикорского, главу польского эмигрантского правительства; в октябре 1943 г. участвовал в совещании министров иностранных дел СССР, США, Англии в Москве; в 1944-1945 гг. вёл переговоры о выходе из войны Румынии и Болгарии; в феврале 1945 г. был членом советской делегации на Ялтинской конференции. В мае 1945 г. он доставил в Берлин текст Акта о безоговорочной капитуляции Германии и оказывал правовую поддержку Жукову; в июле того же года участвовал в Потсдамской конференции союзных держав; на Нюрнбергском процессе являлся личным представителем Сталина.
После окончания войны в ведении А.Я. Вышинского по линии МИД оказались вопросы ООН. Он был главой советской делегации на первой сессии Генеральной Ассамблеи ООН; неоднократно выступал там с речами, которые вызывали живой интерес у слушателей, особенно представителей западного блока. Дж. Ф. Даллес старался не пропускать его выступлений и отмечал сильное воздействие риторики Вышинского: “Его слова, даже когда они произносились на незнакомом языке, поражали как пулемётная очередь”. “Когда выступал Вышинский, любая аудитория была переполнена”4.
Работая в МИДе, Вышинский не порывал связей с юриспруденцией. В 1939 году он возглавил Институт права Академии наук и редакцию журнала “Советское государство и право”. В 1947 году за труд “Теория судебных доказательств” ему была присуждена Сталинская премия.
В отличие от В. Молотова, с конца 1940-х гг. утратившего доверие Сталина (что выразилось, в частности, в снятии его с поста министра иностранных дел), А.Я. Вышинский до конца пользовался расположением вождя. 5-6 марта 1953 года, сразу после смерти Сталина, новое руководство вывело Вышинского из кандидатов в члены президиума ЦК и понизило в должности до первого заместителя министра иностранных дел.
В дальнейшем А.Я. Вышинский выполнял обязанности постоянного представителя СССР при ООН и, несмотря на вызовы, в Москву не приезжал. 22 ноября 1954 г. он скоропостижно скончался от сердечного приступа во время завтрака в советском представительстве в Нью-Йорке.
С началом кампании Хрущёва против сталинизма деятельность Вышинского стала подвергаться публичному осуждению как в официальной прессе, так и в либерально-космополитической публицистике. Историческая истина в этой пропаганде троцкистами нередко полностью извращалась. Одним из наиболее ярких примеров такого рода являлось приписывание Вышинскому утверждения, что “признание обвиняемого является царицей доказательств” в судебном процессе. В действительности Прокурор Союза говорил прямо противоположное:
“…было бы ошибочным придавать обвиняемому или подсудимому, вернее, их объяснениям, большее значение, чем они заслуживают этого… В достаточно уже отдаленные времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае считавшейся наиболее серьезным доказательством, “царицей доказательств” (regina probationum)…
…если другие обстоятельства, установленные по делу, доказывают виновность привлеченного к ответственности лица, то сознание этого лица теряет значение доказательства и в этом отношении становится излишним. Его значение в таком случае может свестись лишь к тому, чтобы явиться основанием для оценки тех или других нравственных качеств подсудимого, для понижения или усиления наказания, определяемого судом…
Такая организация следствия, при которой показания обвиняемого оказываются главными и – ещё хуже – единственными устоями всего следствия, способна поставить под удар все дело в случае изменения обвиняемым своих показаний или отказа от них”5.
Сходным образом высказывался А.Я. Вышинский и на трибуне ООН, Так, отвечая английскому генеральному прокурору Шоукроссу на его замечания, касавшиеся юридической стороны московских процессов, он сказал:
“В советском праве сознание обвиняемого имеет такое же значение, как и всякое другое доказательство, так как советский закон, советское право требует, чтобы суд выносил приговор не на основании признания обвиняемым своей вины, а по всей совокупности доказательств по данному делу”6.