Это приглашение пришлось отклонить, но за ним последовали и другие, и непременно на плов. Гостеприимство таджиков – легендарное, даже по щедрой азиатской мерке. Причем это гостеприимство – скромное, без кавказского гусарства, да и сам народ гораздо тише и спокойнее. По гостеприимству таджики подобны самому Ибрагиму, то бишь Аврааму – на Востоке считают, что его главной чертой было гостеприимство, так тут понимают рассказ о Святой Троице, посетившей его шатер.
Сейчас, когда Таджикистан оправился от гражданской войны, сюда стали чаще приезжать уехавшие в 90-е русские таджикистанцы. Я видел их на горячих водах в горах близ Душанбе, в санатории «Бахористан» на берегу водохранилища возле Ходжента и просто на улицах. Многие жалеют, что им пришлось уехать, и стремятся воспользоваться любой возможностью, чтобы снова посетить места своей юности, да и таджикское гостеприимство играет роль.
Бывшая душанбинка, а ныне москвичка Алиса мечтает наладить дауншифтинг в Таджикистан. «Холодной зимой я обычно уезжаю на пару месяцев в Индию. А сейчас, после этой поездки, думаю приезжать в Таджикистан на межсезонье, в октябрь-ноябрь, когда в Москве идут мерзкие дожди. Тут дешево, как в Индии. Можно дешево снять квартиру, фрукты тут чудесные, много солнца, и еще одно большое преимущество – тут все говорят по-русски. Надо только раскрутить эту идею – Таджикистан идеальное место для долгого недорогого отдыха на юге в межсезонье. Отсюда можно удаленно работать – телекоммуникации идеальные, телефоны и интернет работают лучше чем в Москве. Нужно только ввести таджикский дауншифтинг в моду, чтобы было общество, в придачу к местному».
Женщины в Таджикистане (даже русские) обычно носят национальную одежду – красивые платья и шальвары. В отличие от женщин, мужчины одеты по-европейски. Редко удается встретить человека в халате и тюбетейке – и еще реже с бородой. Бородатый мусульманин все еще воспринимается как враг - как человек в пенсне и шляпе казался классовым врагом в пролетарской Москве двадцатых годов.
Ведь двадцать лет назад Таджикистан перенес страшную гражданскую войну, когда к власти в стране пришли исламисты на плечах «демократов», а через реку Пяндж сюда хлынули афганские моджахеды и несчётные наемники – арабы и африканцы. (Американцы и европейцы, сейчас поддерживающие бандеровцев на Украине, тогда поддерживали исламистов и требовали от законных властей не применять силу. Слабый президент Набиев сдал позиции и бежал – как Янукович.)
Победители попытались создать здесь исламское государство, а тем временем грабили и убивали мирное население. С тех пор в Таджикистане подозрительно относятся к бородачам. Их нередко задерживает полиция и заставляет бриться – как Петр Первый. Объясняют они свою борьбу с бородами тем, что трудно установить личность бородача – все выглядят одинаково. Сейчас вроде борьба с бородами поутихла, но всё равно изредка увидишь бородатого таджика.
Тогда же поссорился Таджикистан с Ираном, несмотря на общий язык – таджикский и фарси близкие языки, как русский и белорусский. Только там, где персы произносят «а», таджики произносят «о», окают, как вологодцы. Персы говорят «чайхана», «Таджикистан», а таджики «чойхона», «Тоджикистон». А поссорились они потому, что Иран поддерживал моджахедов. С годами они примирились, но близкими друзьями не стали.
Я бывал в этой стране как раз в дни гражданской войны, в 1993-м, когда моджахедов прогнали из Душанбе и к власти вернулось светское и (довольно) просоветское правительство. Пятая колонна в Москве, которая сегодня выступает на стороне бандеровцев, тогда выступала за исламистов (их называли «демократами») и против “неокоммунистического режима Душанбе”.
Тогда я приехал уже после победы народных сил. Была весна, небо - синее и ясное, на главный весенний праздник - Навруз - было устроено шествие в национальных костюмах, было похоже на старорежимное празднование Первого мая: тысячи радостных людей на улицах, переполненные парки, народ одет по-праздничному. Люди были счастливы, как будто миновал страшный кошмар и жизнь возвратилась в старое русло. Оказалось – не совсем. Война длилась еще несколько лет.
Моя русская знакомая душанбинка Валя рассказывала мне, как по-разному выглядели стороны в гражданской войне: “Когда победили демократы-моджахеды – они ходили все в “фирме”, упакованные в белые кроссовки “Адидас” и в “Монтану” (спортивные костюмы, считавшиеся шикарными). Ходят и всё тащат - машины, мебель. А потом, наконец, их прогнали, выхожу я из дому, а на бульваре сидят победители-кулябцы: в фуфаечках, ботиночках, беднота драная. И отлегло от сердца”.
Встретился я тогда и с народным вождем революции - Сангаком (это было за несколько дней до его убийства), напомнившим мне Санчо Вилью, легендарного крестьянского вожака мексиканской революции. “Почему ты не хочешь стать президентом?” - спросил я его. “Я необразованный”, - ответил он скромно. Он “обучался” в тюрьмах, отсидел четверть века, женился на вчерашней школьнице и стал отцом восьми детей. Младший остался сиротой в возрасте одного года.
Победители вернули милицию на улицы, навели порядок. Во всём было заметно стремление к примирению. Начальник республиканского КГБ сказал мне: “Они не демоны, мы не ангелы, нужно помириться”. Набиев – таджикский Янукович – так и не вернулся к власти. Президентом стал простой парень из Куляба, Рахмонов – или Рахмон, как его зовут сейчас. Он провел программу примирения, вернул сто тысяч беженцев из Афганистана, перестрелял главарей бандформирований и навел порядок в стране.
Таджикистан остался светским государством. По пятницам народ идет в мечеть, где зачастую звучат антиправительственные проповеди, но власти с этим мирятся. Хуже – с обучением молодежи в исламских странах. Их там учат не только Корану. Недавно правительство потребовало от всех четырех тысяч студентов, учащихся исламскому богословию, прекратить обучение и вернуться домой из Пакистана, Афганистана, Иордании, Саудовской Аравии. Три тысячи вернулись, четвертая тысяча мешкает. А вернувшиеся рассказали, что их учили обращаться со «Стингером» и РПГ, готовить подрывные устройства, готовить верующих к партизанской войне. Недалеко за рекой – Афганистан, где живут миллионы таджиков, и оттуда идут и наркотики, и оружие, и пропаганда.
Несмотря на все его заслуги, молодежь поговаривает, что Рахмонов своё отслужил и что стране нужен более современный лидер. Раздражают его многочисленные родственники и свойственники – каждый сидит на хлебном месте, каждый доит бюджет, каждый богатеет, как подорванный, рассказали мне. Да, сыновья и дочки – это большая помеха для современного лидера. Мубарак, Каддафи и Янукович не рухнули бы, если бы удержали своих сынков от жажды быстрого обогащения. Американские политологи считают, что Таджикистану предстоит «цветная» революция. С ними согласны и некоторые таджикские интеллигенты. Они упоенно говорят о свободе в Киргизии, хотя, казалось бы, чему там завидовать? На самом деле их огорчает то, что места в высших эшелонах заняты. Социальные лифты плохо работают. Слишком много интеллигентных культурных людей, слишком мало постов в одной бедной стране. Дележка происходит не по способностям, но по клановому принципу – столько-то мест для кулябцев, столько-то для памирцев или ленинабадцев. Для родственников – приоритет, как принято на Востоке.
Впрочем, Шахлуза, молодая владелица рекламного агентства, с этим не согласна. «Это уже вчерашний день. Родственники, конечно, важны, но нанимать дурака-племянника теперь никто не станет. От этого страдает бизнес. Сейчас главное – это образование, а не родственные связи». Не берусь судить, так ли это.